И я просто райтер и помпономахатель, оцените!











тест

@темы: твор4ество, ЗФБ-22

От меня: прям вот горжуся Миледькой-инопланетянкой и побегом Ла Моля. Закрыты детские гештальты)

Название: Всё сначала
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: Xenya-m
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Размер: драббл, 688 слов
Пейринг/Персонажи: Левасер, Питер Блад, упоминается л'Оллонэ
Категория: джен
Жанр: драма, AU, приключения, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Питер Блад не убил капитана Левасера.
Примечание: некоторый ООС
Ссылка: тут.

Последнее, что помнил Левасер, капитан пиратского судна «Ла Фудр», на свою беду скрестивший шпаги с Питером Бладом, капитаном «Арабеллы», — омерзительный хруст собственной плоти, пронзённой клинком Блада. В глазах у него потемнело, в голове помутилось, под шёлком рубахи стало горячо и липко от хлынувшей крови. Блад выдернул шпагу, и Левасер тяжело рухнул на сырой песок отмели, где происходил этот поединок.

«Всё из-за девки, из-за этой аристократической дряни Мадлен д’Ожерон, дочки губернатора Тортуги», — промелькнуло в голове Левасера прежде, чем кровавая пелена окончательно заволокла его сознание. Недаром л'Оллонэ всегда говорил ему, что его, мол, сгубят бабы и страсть к игре. Что ж, Левасеру вот-вот предстояло встретиться на том свете, а точнее в аду, со старым пиратом, и нельзя сказать, что Левасера это не радовало. Хотя он уже как наяву слышал хриплый каркающий хохот л'Оллонэ, потешающегося над ним, злосчастным щенком, каким он и остался для старого убийцы, хоть и стал капитаном «Ла Фудр».

С этой последней мыслью Левасер провалился в благодатную темноту забытья.

Сознание вернулось к нему нескоро. Или скоро — этого он не знал. Но под своим беспомощным телом он ощутил не влажный прибрежный песок, а что-то вроде раскачивающейся корабельной койки, в ушах его раздались отдалённые, но знакомые крики чаек, а покрытого испариной лба, словно чья-то дружеская рука, коснулся горячий солнечный луч.

С усилием разлепив ставшие неимоверно тяжёлыми веки, Левасер с громадным изумлением увидел над собою вовсе не изборождённую морщинами испитую физиономию л'Оллонэ, а смуглое, с резкими чертами, насмешливое лицо своего убийцы, то есть проклятого капитана-ирландца, Питера Блада.

— Merde! — прохрипел Левасер, попытавшись приподняться на постели. Это ему не удалось, и он едва удержался от стона, рухнув обратно.

— Хорошее слово, — с чертовщинкой в синих глазах одобрил Блад, — но оно полностью соответствовало бы ситуации, угоди моя шпага пониже ваших злополучных рёбер и пропори она вам живот. Или, наоборот, выше, попав в сердце. А так… вы заполучили только пневмоторакс левого лёгкого, но поправитесь вы быстро, уверяю вас.

Тут Левасер вспомнил толки, что Питер Блад до того, как стать пиратом, был доктором.

— Зачем вы меня пощадили? — процедил он сквозь зубы, чувствуя досаду и бессильную ярость. Он был в плену у человека, своего бывшего союзника, а теперь врага, у человека, которого всей душой ненавидел, но втайне всегда уважал.

— Возможно, я просто устал убивать, — предположил Блад с лёгкой усмешкой, в которой, однако, явственно сквозила именно усталость. — Хотя стоило бы оставить вас валяться там, на берегу, где ранение и холодный воздух быстренько прикончили бы вас. Ваша команда поступила в моё распоряжение, ваша добыча, то есть дети губернатора Тортуги, возвращаются к отцу. Вы теперь никто.

При этих безжалостных, как острие шпаги, словах Левасер горько пожалел о том, что действительно не умер. Объявись он сейчас даже своим пиратам — бывшим своим пиратам, — те стали бы презрительно хохотать над ним, как и всё побережье.

— Merde! — в отчаянии повторил он, облизывая спёкшиеся губы. — Как вы намерены поступить со мной?

— Незаметно высажу возле какого-нибудь францисканского монастыря, — невозмутимо сообщил Блад, взяв Левасера за запястье и принимаясь считать пульс. — Кстати, мои люди подобрали вас с той отмели, где вы свалились после нашей дуэли, и под покровом темноты перевезли на «Сантьяго». Никто не догадывается о том, что вы остались в живых. Так что вы сможете благополучно замаливать грехи в том монастыре, куда попадёте.

Блад выпустил руку заскрежетавшего зубами Левасера и поднялся с койки, глядя на него сверху вниз своими синими глазами.

— Насчёт замаливания грехов я не пошутил, — прибавил он даже с некоторым сожалением. — Но вы, конечно же, немедля приметесь за своё, едва оправитесь от раны. Право, стоило бы вас прикончить.

Он отвесил Левасеру издевательский поклон и удалился, аккуратно прикрыв за собою дверь маленькой каюты.

Оставшись один, Левасер с трудом повернул голову, утыкаясь пылающим от лихорадки лицом в подушку.

«Приметесь за своё?!» Да ему следовало начинать всё сначала, как двенадцать лет назад, когда он щенком-молокососом нанялся на службу к л'Оллонэ! Прикинувшись поднявшимся из могилы призраком… или вовсе сменив имя.

Но, подумав так, он вдруг почувствовал какое-то странное, необъяснимое ликование.

Проскользнувший в каюту негритёнок осторожно приподнял его голову и поднёс к его губам чашку с бульоном, которую Левасер жадно осушил, едва замечая, что происходит.

— Mon Dieu… — прошептал он, снова откидываясь на подушку.

Пожалуй, это можно было даже принять за молитву.

Ведь он получил шанс начать всё сначала.

Название: Мечта
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: Xenya-m
Канон: Ж. Верн «Дети капитана Гранта»
Размер: мини, 1047 слов
Пейринг/Персонажи: Айртон, лорд Гленарван, леди Гленарван, капитан Грант, кошка
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Айртон остаётся один на острове Табор.
Примечание: некоторый ООС
Ссылка: тут.

Кошку звали Дианой. Она была крупной, бело-серой, с широкими лапами. Кошка почему-то прониклась к Айртону горячей симпатией, так и норовя проскользнуть в каюту, где его держали под стражей. Она тёрлась лобастой головой об его руку и засыпала на одеяле у него в ногах.

На «Дункане» не было другого живого существа, которое испытывало бы тёплые чувства к бывшему боцману «Британии» Айртону, ставшему главарём шайки беглых австралийских каторжников и пытавшемуся не раз захватить «Дункан».

Когда капитан Грант по счастливой случайности, а вернее по воле Провидения, был наконец найден экипажем «Дункана», а Тому Айртону во искупление его злодеяний предстояло занять место Гарри Гранта на уединённом острове Табор, лорд Эдуард Гленарван, владелец яхты, предложил Айртону взять на остров эту кошку.

Бывший боцман исподлобья посмотрел на него и покачал головой с едва заметной горькой усмешкой:

— Зачем мучить невинную животину? Она здесь одичает, если я отправлюсь к праотцам.

Он коротко покосился на Элен Гленарван, супругу лорда, которая при этих его словах беззвучно ахнула.

«Жалостливая леди, ничего не скажешь, но было бы кого жалеть», — с той же едва заметной усмешкой подумал Айртон и вразвалку направился к шлюпке, которая должна была доставить его на остров. Туда уже загружали припасы.

— Я не забуду о вас, — сказал вслед ему лорд.

А капитан Грант одарил Айртона мрачным взглядом, в котором явственно читалось: «Была бы моя воля, я бы тебя на рее вздёрнул».

Бывший разбойничий главарь лишь оскалился в ответ на эти непроизнесённые слова.

Он стоял на прибрежном валуне, скрестив на груди руки, и наблюдал сперва за удалявшейся шлюпкой с «Дункана», за мерными взмахами её вёсел, а потом — за самой яхтой, стремительно исчезавшей за горизонтом. Эх, если б только его планам суждено было бы осуществиться…

Он вздохнул и побрёл к себе в хижину.

В ящиках с припасами, наскоро упакованными для него, нашлось несколько книг, в том числе Библия. Остальными оказались сочинения некоего сэра Вальтера Скотта — ничего не скажешь, этот шотландец писать умел! Айртон немало времени провёл за чтением, забывая даже, где находится.

Он охотился на диких коз, резво носившихся по всему острову, так что свежее мясо у него всегда было в изобилии. На берегу в укромной пещере он аккуратно сложил растопку для сигнального костра, который намеревался быстро разжечь, если в видимости острова покажется хоть какой-нибудь корабль.

Но время шло, число зарубок, которыми Айртон по примеру капитана Гранта отмечал дни на опорном столбе своей хижины, росло, а никаких кораблей на горизонте не появлялось. Изгнанник уже много раз пожалел о том, что не оставил при себе кошку, как предлагал ему лорд Гленарван.

«Лучше бы жену предложил», — думал с кривой ухмылкой Айртон. Он не осмелился бы сказануть эдакое лорду — не потому, что тот немедля вбил бы ему в глотку эти наглые слова вместе с зубами. Но потому, что не посмел бы оскорбить леди Элен.

О да, она была настоящей леди, благовоспитанной и добросердечной. И очень, очень красивой.

Но при всей своей красоте и мягкости леди Элен была прочной, как стальной клинок.

Вытянувшись на топчане в своей убогой хижине, Айртон видел над собой не крышу из коры и щепы, а лицо леди Эллен, нежное, словно цветок розы. В её тревожных глубоких глазах стыла печаль. Такая же, какую он заметил на борту «Дункана», сходя в предназначенную для него шлюпку.

— Я не забуду о вас, — сказал вслед ему лорд Гленарван.

Но Айртон почему-то не сомневался, что прежде всего о нём не забудет леди Элен.

Существование его можно было считать почти сносным. Он много размышлял, покуривая трубку — табак тоже отыскался в доставленных на остров припасах, и Айртон решил, что об этом, должно быть, позаботился не кто иной, как майор Мак-Наббс. Он соорудил специальный навес, чтобы сушить и вялить козлятину, и даже подумывал о том, чтобы вести какие-то заметки о своём житье-бытье, благо в конце каждого тома сочинений сэра Скотта оставались почти чистые страницы, а чернильницу и перо он унаследовал от капитана Гранта.
Но щемящая тоска не покидала его сердце. Он не сетовал на свою судьбу, философски принимая её как данность, а не как кару за свои грехи. Но чем дальше, тем отчётливее он понимал, что судьба эта могла бы стать совершенно иной.

Айртон всегда любил море, любил морское дело, был умён и всё хватал на лету. Возможно, несмотря на низкое происхождение, ему стоило бы подумать о карьере офицера — дослужился же он до боцмана. Если бы не его вольнолюбивый характер! Айртон с трудом терпел над собой чужую власть, а на английских кораблях такая власть зачастую оборачивалась самодурством.

Но он мог бы стать хозяином какого-нибудь судна, хотя бы рыбачьего баркаса или китобоя… и тогда ему сам чёрт был бы не брат.

Он мог бы жениться на расторопной хорошенькой хохотушке, привозить из каждого плавания деньги, которые они откладывали бы, чтобы в конце концов открыть трактир. Либо же он мог сразу жениться на одинокой вдовой трактирщице.

Но, размышляя обо всём этом, Айртона отчётливо сознавал, что настоящей его мечтой является совсем другое.

Захватить «Дункан», избавившись от всей его команды и лорда Гленарвана. Но оставив при себе леди Элен.

Господь свидетель, Айртон обращался бы с ней как с королевой, даже не настаивал бы на том, чтобы эта прекрасная роза принадлежала ему.

Но именно это и было его мечтой, именно об этом он думал неотступно, днём и ночью.

Не молился, не каялся.

Он не молился и не каялся даже тогда, когда случилась беда. Охотясь за дикой козой, он неудачно сорвался со скального выступа, тяжело упал на камни и сломал ногу ниже колена. Кое-как добравшись до хижины, он убедился в том, что нога действительно сломана. Едва не теряя сознание от адской боли, он ощупал отломки кости под распухшей плотью.

Он укрепил сломанную кость тремя палками, обмотав вокруг верёвку. С этой самодельной шиной он мог даже передвигаться, но нога распухла ещё сильнее, потом начала темнеть.

Боль уже не была такой сильной, зато голова всё время кружилась, вызывая разные видения. Самым частым из них было видение Элен Гленарван, склоняющейся над ним с лоскутом ткани, смоченным прохладной водой.

Айртону даже чудилось, что он слышит какие-то слова. Вернее, обрывки слов.

— Заражение крови…

— Кто же знал, что всё так обернётся…

— Это Божья кара…

— Хорошо, что ты вынудила нас вернуться почти от самой Шотландии…

— Божья кара…

— Божья кара…

— Ногу придётся отрезать…

— Ближайший порт — в трёх днях пути…

— Он выдержит, этот злодей на диво крепок…

— Поднимайте его…

— На счёт «раз»…

— Несите осторожнее…

— Осторожнее!

И больше Том Айртон в этом мире не слышал и не видел уже ничего.

Даже того, как горько плачет над его телом леди Элен Гленарван.

Название: Свободная кровь
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: Xenya-m
Канон: Сат-Ок «Земля Солёных Скал», «Таинственные следы»
Размер: мини, 1530 слов
Пейринг/Персонажи: Сат-Ок, другие шеванезы
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Сат-Ок, сын вождя свободных шеванезов, возвращается в Великую Чащу.
Примечание: Написано по заявке с Инсайда: «Вы назвали волшебное имя Сат-Ока... Станислав Суплатович, увы, так никогда больше и не видел своего отца и старшего брата. Я бы хотела попросить историю наоборот: он всё-таки вернулся в родное племя»...
Использованы отрывки из песни индейцев осейдж «Песня борьбы» («Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи». Москва, 1976. С.18)
Примечание: автор нежно любит Сат-Ока, но считает, что написал чистую фантастику
Предупреждение: упоминание насилия
Ссылка: тут.

Пересох мой рот, ноги стёрты в кровь,
Тяжело через чащи лесные шагать.
Мы идем за тобою, за нашим вождём,
О мой старший брат!
Мой суровый брат!
О мой брат!

Уходя, он понятия не имел, скоро ли его начнут искать. Но сейчас уж точно ищут. Иностранец. Моряк с заграничного судна. Внезапно затерявшийся в глубине чужой страны.

Да, эта земля стала ему чужой.

Но он ведь родился здесь, в самом сердце великой Чащи.

И теперь вернулся, чтобы найти своего брата Танто.

Он не знал, разосланы ли полицейским ориентировки с его фотографией и описанием. Он старался как можно реже попадаться людям на глаза — что в этом медвежьем углу оказалось вовсе нетрудным.

Всё, что он хотел — это вернуться домой, в Великую чащу, и ещё хотя бы раз увидеть своего брата.

Его отца уже не было в живых. Как и сестры Тинагет, об этом власти Канады сообщили его матери три года назад.

Не боюсь я в битве жестокой пасть —
Людям племени злого отмстить хочу,
А боюсь не дойти — умереть в пути,
О мой старший брат,
Мой отважный брат!
О мой брат!

Он не мог расплачиваться кредиткой — её бы сразу отследили. Путь его к Великой Чаще был запутан и извилист, он надеялся, что полицейские не поймут, куда он направляется.

На судне никто не знал его биографии.

С собой у него был только нож и кое-какое снаряжение в небольшом рюкзаке.

Его одежда обтрепалась. Отросшие волосы он скалывал в пучок на затылке, чтобы не было заметно, как они грязны. Он выглядел просто бродягой. Бродягой, каких в этой стране хватало. А ещё он успешно притворялся глухонемым. Он плохо говорил по-английски, хорошо — по-польски и почти забыл язык родного племени.

Но он знал, что вспомнит.

Неужели ты сам не заметишь, брат,
Что бреду по тропе из последних сил?
Неужели ты нам отдохнуть не дашь,
О мой старший брат,
Справедливый брат?
О мой брат!

Он брался за любую работу на затерянных вдали от больших поселений фермах — за хоть какие-то деньги и за еду. Иногда ему удавалось даже помыться.

Он шёл пешком — голосовать на дорогах или садиться в автобус было опасно. Именно там, на автостанциях, на вокзалах, его наверняка искали в первую очередь.

На месте полицейских он так бы и делал.

Но одиноко бредущий по просёлочным дорогам и лесным тропам путник — всё равно что иголка в стоге сена.

И вот Великая Чаща раскинулась прямо под ним, у его ног: ему оставалось только спуститься по склону. Вниз, вниз, вниз, отыскивая едва заметную оленью тропу. Да даже если он сорвётся и сломает себе шею, думал он с мрачным юмором, пробираясь между бурыми валунами, он всё равно окажется в Чаще.

Он сильно исхудал, одежда, в которой он начал своё путешествие, сойдя с корабля и растворившись в сутолоке порта, болталась на нём, как на вешалке. Последнюю неделю он питался только тем, что растёт в лесу, но его выносливое тело быстро вспомнило дни прежних лишений и приспособилось к теперешним.

Иногда ему удавалось поймать рыбу в ручье на крючок-обманку или заманить птицу в силок. Однажды ему попался даже небольшой кролик. Он разжигал маленький костерок, чтобы запечь свою добычу, но чаще всего ел мясо полусырым. Все снасти были у него с собою, он специально готовился к этому трудному походу.

К возвращению в Чащу.

Теперь он и близко не подходил к редким поселениям, встречающимся на пути. Он понимал, что его могут тут же застрелить, приняв за беглого преступника, кем он, собственно, и был в глазах канадского закона.

Королевской Конной полиции в её красных мундирах.

Он уже почти забыл, как они выглядят, и не хотел вспоминать.

Чащу он нашёл. Теперь ему надо было найти Танто.

Но не думай, что я слабодушный трус,
Эти жалобы лишь про себя шепчу,
Не услышишь ни стона ты от меня,
О мой старший брат,
Мой упрямый брат!
О мой брат!

Он наконец очутился внизу. В Великой Чаще, в дебрях, лежащих посреди круга, образуемого берегами реки Макензи и Большого Медвежьего озера.

Теперь он хотел открыто развести костёр, пусть даже вся Королевская Конная окажется здесь.

И он не опасался получить стрелу в грудь — от соплеменников. Братьев по крови.

Собственного брата Танто.

Он так давно, так долго шёл к ним!

Он хотел их встретить.

В первый раз согласился ты взять меня
В боевой поход, и скорей умру,
Чем позорную слабость тебе покажу,
О мой старший брат,
Непреклонный брат!
О мой брат!

Он несколько дней прожил в своём маленьком лагере, который разбил возле ручья и обустроил как мог. Спал на лапнике в собранном из еловых ветвей шалаше. И спалось ему так, как никогда и нигде не спалось — крепко, сладко.

Во сне к нему приходила оставленная в Польше мать — ещё молодая, красивая. Гладила его по голове, плакала, но кивала, одобряя. Он знал, что она поймёт: он не мог поступить иначе.

Великая Чаща звала его. Его кровь звала его.

Он должен был вернуться.

На третий день его лесного существования, каждым мгновением которого он просто наслаждался — так давно он не жил в лесу, не сливался воедино с ручьём, птицами, деревьями, зверьём, — кто-то принялся следить за ним из кустов, окружавших поляну. Он не подал виду, что заметил это, хотя сердце у него так и ёкнуло. Но его не убили сразу — это было хорошо. И люди в кустах явно не были полицейскими из Королевской Конной или белыми трапперами — ещё лучше.

На другой день в его силки наконец попался довольно крупный кролик, успевший нагулять мяса. Он запёк освежёванную тушку в углях костра, на сей раз очень тщательно, дождался, пока еда немного остынет, и выложил куски крольчатины на листья лопуха, заменявшие ему тарелки. Потом негромко позвал на языке своего племени:

— Друзья! Выходите! Я ваш друг. Я не причиню вам зла. Выходите, и мы разделим пищу.

Он не сомневался, что они слышат его. Понимают его. И что они — шеванезы по крови, как и он.

— Уж не боитесь ли вы? — подождав немного, спросил он спокойно, но с насмешкой. — Я безоружен.

И он протянул перед собою руки ладонями вверх.

Это подействовало. Ветви кустов шевельнулись, и спустя мгновение на поляне очутились двое мальчишек-подростков, точь-в-точь похожих на оголодавших, лохматых, поджарых волчат. На обоих были только потёртые леггинсы, смуглая кожа обтягивала рёбра, в руках — луки и дробовик. Чёрные волосы заплетены в косы, на тонких шеях — амулеты из волчьих и медвежьих когтей. Тёмные запавшие глаза настороженно блестели.

По мнению цивилизованных людей, этих детей чащи следовало немедленно поймать. Разоружить, отмыть, одеть, накормить и отправить в миссионерскую школу учить слово Божие. Так они станут куда счастливее.

Он устало усмехнулся, не опуская затекших рук. Он видел, как уверенно эти дети держат своё допотопное оружие, и не сомневался, что они отлично умеют им пользоваться.

В их возрасте он убил медведя в этой чаще и долго просил прощения у его духа.

Он знал, кого они видят перед собою — высокого, уже немолодого, жилистого человека, чьи глаза были светлыми, как у белых, а волосы напоминали перемешанный с солью речной песок. Ему вдруг пришло в голову, что сейчас он похож на Вап-нап-ао, Белую Змею, торговца-метиса, в своё время помогавшего шеванезам.

Он осторожно опустился на бревно у своего очага и приглашающе похлопал ладонью рядом с собой. Мальчишек больше не надо было приглашать. Они сорвались с места, но уселись всё-таки не на бревно, а напротив — на траву. Чинно взяли по куску кролика и принялись уплетать за обе щёки. Он сам ничего не ел, только с затаённой улыбкой наблюдал за ними.

Когда их первый голод был утолён, он спокойно проговорил:

— Моё имя — Сат-Ок, Белое Перо, я сын вождя свободного племени шеванезов Высокого Орла и женщины, пришедшей с севера, по имени Белая Тучка. Я уехал отсюда со своей матерью много зим тому назад, когда был так же молод, как и вы сейчас.

Глаза мальчишек вспыхнули, они переглянулись между собой, но ни один не произнёс ни слова.

Выждав немного, Сат-Ок властно велел:

— Хочу знать ваши имена. Хочу знать, что сейчас с племенем шеванезов, где мой старший брат Танто? Я знаю, что мой отец Высокий Орёл и моя сестра Тинагет убиты в стычке с Королевской Конной полицией.

Паренёк, сидевший ровно напротив него — он был повыше ростом, — поднялся. Встал и второй. И, глядя в их детские, но уже такие взрослые, осунувшиеся лица, Сат-Ок внезапно всё понял и даже инстинктивно вскинул руку, будто бы хотел защититься от удара.

— Мой отец Танто тоже погиб четыре луны тому назад. Я его сын Тун-або, а это мой младший брат Скаен.

Словно раскалённая жертвенная стрела вонзилась Сат-Оку в грудь, пробив сердце.

Он опоздал. Его отважный, сильный, непреклонный брат Танто был мёртв.

Пересох мой рот, силы нет шагать,
За плечами дышит старуха смерть…
Видно, здесь, по дороге, зароешь меня,
О мой старший брат,
Мой любимый брат!
О мой брат!

Он коротко выдохнул раз, другой, овладевая собой. Снова посмотрел в строгие скуластые лица мальчишек, ища в них сходства с Танто.

— Сколько всего осталось шеванезов? — тихо спросил он.

Назвавшийся Тун-або, Рысь, тряхнул головой:

— Семь раз по десять… и из них только десятеро — взрослые воины, остальные — старики и дети.

Сат-Ок понял, что мальчишка и себя с братом причислил к этой десятке.

— Что думают шеванезы, — продолжал спрашивать он, — о противоборстве с белыми? С Королевской Конной? Хотят ли они оставаться свободными в Великой Чаще, или предпочтут пойти в плен к белым людям, чтобы выжить?

Заканчивая свой вопрос, он уже знал ответ. Он был написан на гордых лицах выпрямившихся и развернувших плечи ребят.

Свободная кровь.

Она текла и в его жилах.

Что ж, он был готов жить и умирать вместе с ними.

Со свободным племенем шеванезов.

Он подошёл к мальчишкам и обнял их за худые плечи.

— Пойдёмте домой, — спокойно сказал он.

Название: Миледи
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Три мушкетёра»
Размер: драббл, 435 слов
Пейринг/Персонажи: граф де Ла Фер/миледи
Категория: гет
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: R-NC-21
Краткое содержание: Почему выжила казнённая графом де ла Фер графиня?
Примечание: герой, участвующий в сцене сексуального характера, достиг совершеннолетия, спойлергероиня не имеет возраста
Предупреждение: описание первой брачной ночи и казни через повешение
Ссылка: тут.

— Вы демон, посланный на землю! — цедил он сквозь зубы, пока я стояла, прижавшись к стене. — Вы уже один раз оказались на моём пути. Я думал, что стёр вас с лица земли, но или я ошибся, или ад воскресил вас... ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!

Граф де Ла Фер всегда страдал склонностью к вычурным фразам и театральным жестам. Вот и сейчас в его руке блеснул пистолет, дуло которого оказалось нацелено мне в голову.

О Иисус сладчайший, сколько высокопарного мелкого пафоса.

Я могла бы сказать ему это.

Или: «Ты влюбился в умертвие, милый графчик. Ты женился на умертвии, дав ему своё прославленное имя. Ты решил, что взял мою девственность, я же казалась таким прелестным белокурым созданием… засунувшим себе между ногбычий пузырь с собственной кровью».

Что я за умертвие, если из меня течёт кровь? Как я стала умертвием?

Или суккубом? Дьяволицей?

Кто же я?

Я не знаю. Не помню.

Но я помню, как изображала испуг и стыдливость, когда его член входил в меня, разрывая бычий пузырь. К моей удаче, член этот был немаленьким, пузырь порвался легко.

О, граф потом долго извинялся, целовал мне руки и был горд, как петух, впервые покрывший курицу.

Но это не помешало ему связать меня и повесить на дереве, когда стряслась досадная оплошность с моим падением с коня и разорванным платьем.

Клеймо, клеймо… Он вообразил, будто меня заклеймили в знак того, что я воровка и шлюха. Ни о лилльском палаче, ни о его дураке-брате он и понятия не имел.

Итак, он меня повесил. Пришлось биться, хрипеть и даже обделаться для пущей убедительности. Тьфу.

Я выбралась из петли, едва он скрылся за деревьями, и бросилась бежать. О дальнейшем я не стала бы рассказывать даже на исповеди. Тем более на исповеди.

И вот теперь он стоял передо мной со своим пистолетом, направляя дуло мне в лоб со словами:

–Бумагу! Бумагу!

Кстати, выглядел он каким-то испитым, бледным, с посеребрёнными сединой волосами. Бедняга. Мне стало даже чуть-чуть жаль его. Моя казнь явно не пошла на пользу его душе.

— Бумагу или я выстрелю!

Святые угодники, сколько шума и драмы вокруг какой-то бумажонки.

— Берите и будьте прокляты! — с любезной улыбкой сказала я, и он наконец убрался, довольный.

Глупец. Я бы всё равно не умерла, даже если бы он всадил мне пулю в голову.

Я умру только, если эту голову отрубят.

Возможно, я даже хочу этого. Возможно, я буду рада этому, стоя на коленях в мокрой от росы траве, склоняя перед блестящим лезвием топора белую шею…

Откуда это видение?

Я не знаю.

Не знаю.

Название: Побег
Автор: sillvercat для fandom Old adventure books 2021
Бета: Xenya-m
Канон: А. Дюма «Королева Марго»
Размер: драббл, 745 слов
Пейринг/Персонажи: Ла Моль, Коконнас, Анриетта, Маргарита Наваррская, тюремщик
Категория: джен, гет
Жанр: драма, броманс
Рейтинг: R-NC-21
Краткое содержание: Побег Коконнаса и Ла Моля всё-таки состоялся.
Примечание: автор наконец закрыл детский гештальт
Предупреждение: графичное описание последствий пыток
Ссылка: тут.

Свет, едва пробивавшийся сквозь витражи с изображениями фигур святых, озарял часовню, где возле алтаря стояли носилки с неподвижно застывшим на них Ла Молем. Молодой человек полулежал, опираясь лопатками на каменную стену и еле дышал. Простыня скрывала очертания его тела, смертельная бледность и липкий пот заливали словно бы вылепленное из воска лицо.

Едва носильщики, доставившие Коконнаса в часовню, ушли, и их шаги затихли снаружи, пьемонтец слетел со своего ложа и кинулся к распростёртому на полу другу. То же самое сделали две женщины, выпорхнувшие откуда-то из тёмной ниши, где притаились. Это были Анриетта и Маргарита. Но как только руки королевы Наваррской коснулись плеч ла Моля, тот испустил страшный крик нечеловеческой боли. Голова его поникла, по вискам заструился пот.

— Что с тобой? — Маргарита отшатнулась, бледная, как и её любовник, сознание которого, казалось, висело на волоске.

— Его пытали по-настоящему, — прошептал Коконнас, чувствуя, что у него подгибаются колени от чудовищной догадки: это душераздирающие крики Ла Моля он и слышал из своей камеры.

Самому ему повезло: палач Парижского суда, мэтр Кабош, лишь инсценировал пытку «испанским сапогом», пытку, которая дробила несчастным жертвам кости ног, превращая их в крошево. Таковая милость была оказана Коконнасу за то, что он некогда не погнушался пожать палачу руку, в то время как Ла Моль тогда остался в стороне.

Бедняга, видимо, тоже это вспомнил. Приоткрыв тусклые от боли глаза, он промолвил, едва шевеля запёкшимися губами:

— Я поплатился за свою гордыню. Беги же, друг, оставь меня, ты же видишь, я не в состоянии сделать ни шагу.

Коконнас стиснул челюсти и очень осторожно потянул на себя простыню, прикрывавшую тело друга. Едва гляну вниз, на открывшееся зрелище, женщины отвернулись с горестными рыданиями.

Взорам их предстало ужасающее месиво. Тело Ла Моля, некогда такое сильное и стройное, превратилось в мешанину из раздробленных костей и лохмотьев. Все суставы были вывернуты самым неестественным образом, будто у куклы, которую, развлекаясь, уродовал жестокий ребёнок. Кое-где обломки костей прорывали вздувшуюся волдырями, почерневшую от ожогов кожу и торчали наружу. Сочившаяся сукровица пропитывала и без того заскорузлые лохмотья ткани.

Да, мэтр Кабош был мастером своего дела.

— Но я ничего им не сказал, — прошептал Ла Моль коснеющим языком, не выдал тебя, Маргарита, мой цветок, любовь моя.

Именно поэтому пытка была столь жестокой, догадался Коконнас.

— Боже милостивый, — рыдала Маргарита, в отчаянии заламывая руки. — О, как ты допустил такое?!

Коконнас окаменел, не в силах оторвать взгляда от страшного зрелища. Та же самая участь могла постигнуть и его! Пьемонтец понятия не имел, как это друг ещё дышал, не потеряв сознания от нечеловеческой боли.

Стало совершенно ясным, что ни идти, как они предполагали, планируя побег, ни сесть верхом на лошадь он не в состоянии.

Под тихий плач замерших у стены женщин пьемонтец кусал губы, не зная, на что решиться. Наконец он окликнул герцогиню:

— Отдай тюремщику обещанную плату, Анриетта. Мы всё же попытаемся бежать. Не ходите за нами, ступайте во дворец. Если нам не удастся скрыться, мы, по крайней мере, умрём вместе и свободными.

С этими словами он подошёл к Ла Молю, взиравшему на него мутными от боли, непонимающими глазами. Склонившись над ним, он нежно поцеловал друга в сухие губы, а потом коротко, резко и сильно ударил его кулаком в висок.

Наконец-то несчастный лишился сознания.

Пьемонтец повернулся к тюремщику, суетливо прятавшему за пазуху кошель с золотыми. Лицо Коконнаса, очевидно, было страшным, потому что тот попятился. Но тут же прикрыл глаза, покорно ожидая заранее оговоренного удара, который должен был свалить бездыханным и его — на какое-то время, чтобы он, очнувшись, смог поднять тревогу.

Коконнас безжалостным ударом опрокинул тюремщика на каменный пол часовни. А потом, бережно завернув Ла Моля в прикрывавшую его окровавленную простыню, будто в саван, он поднял его на руки так, словно друг был ребёнком.

— Наш домик в предместье, — надломленным голосом крикнула вослед Маргарита, с мольбой простирая к ним руки. — Я тотчас пошлю туда лучших лекарей, заплачу им столько, сколько они попросят!

Коконнас не отвечал. В горле у него стоял комок. Ла Моль ещё дышал, уронив голову ему на плечо, но даже в забытьи глухо стонал от невыносимой боли. Коконнас немедленно прикончил бы свою собаку или лошадь, находись она в таком состоянии, чтобы избавить её от адовых мук.

Он сделал ещё несколько шагов и вышел наружу, где его ждал верховой слуга. В лицо повеял воздух свободы, и по щекам Коконнаса заструились беспомощные слёзы.

Но он намеревался сразиться за жизнь друга хоть с самим дьяволом.

Глубоко вздохнув, он на краткий миг передал тело Ла Моля слуге, уселся в седло, а потом снова взял друга на руки. Тот слегка пошевелился, но не пришёл в сознание. Яростно выругавшись, Коконнас пришпорил коня.

@темы: пираты, фики, ФБ-21

Люди


Красоты




ЕЩЁ!











Юмор и сатира

@темы: фото

@темы: соционика

Название: Участковый
Автор: sillvercat для fandom Divnozerie 2021
Бета: Olven
Размер: миди, 4075 слов
Пейринг/Персонажи: Тайка, дед Фёдор, Гриня, Яромир, Лютогор, Ева Михайловна, Пушок, Снежок, Михаил Никаноров и другие
Категория: джен
Жанр: повседневность, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Молодой участковый Михаил Никаноров приезжает знакомиться с Дивнозёрьем...
Примечание: AU, ООС
Ссылка: тут.




— Ну, значитца, про райцентр и окрестности я тебе всё рассказал, теперь остаётся самая глушь, то есть Дивнозёрский лесхоз.

Бывший участковый, а ныне пенсионер, которого вся округа звала попросту Кузьмичом, подлил себе в стакан ещё квасу из запотевшего графина, залпом выпил, вкусно крякнул и кивнул гостю на графин — хочешь, мол?

Молодой старлей, которому предстояло сменить на боевом посту прослужившего здесь без малого десять лет Кузьмича, отрицательно повертел головой и расстегнул вторую пуговицу на воротнике форменной рубашки.

— Ангина у меня хроническая, — пояснил он, как бы извиняясь. — Ничего холодного не употребляю, даже мороженого.

— Так жарища вон какая ломит, — удивился Кузьмич. — Ну как знаешь, впрочем. Тогда чайку, Миша?

От этого предложения старлей, которого вообще-то звали Михаилом Никаноровым, не отказался. Вскоре Кузьмич уже заботливо наливал ему чай в пузатую фаянсовую кружку с надписью на боку: «Чай не пьёшь — откуда силы берёшь?» Темно-золотистый напиток густо благоухал мятой и чабрецом.

— Итак, Дивнозёрский лесхоз, — выпив полкружки, Михаил снова раскрыл новенький блокнот в кожаной обложке, возвращаясь к передаче дел.

Кузьмич покосился на этот блокнот с одобрением: всякую новомодную шелупонь, которую его внуки называли гаджетами, он не признавал. Бумага куда надёжнее. Что написано пером, не вырубишь топором, не зря же сказано, а любой гаджет, не заряди его вовремя, — железка бесполезная.

— Нарушителей порядка, значитца, там никаких нет, даже потенциальных, — решительно заявил он. — Молодёжи много. Я сперва к байкеру Грине присматривался. Он тамошний лесничий. Мало ли что, думаю, друзья к нему будут буйные гонять, значитца, шашлыки жарить или ещё барбекю какое удумают, пьянки-гулянки. Но он, Гриня этот, молодец оказался: всех в строгости держит, за дивнозёрским лесом внимательно следит, будто леший какой.

Он резко примолк, словно сообразив, что ляпнул лишнего. Михаил поднял на него недоуменный взгляд, и Кузьмич торопливо продолжил:

— Значитца, было ещё у меня подозрение, что пасечник Матвеич там не только по пчёлкам, но и по браге и самогону спец, но за руку я его ни разу не поймал. Если и варит, то либо сам употребляет, либо с ближними соседями. Ненаказуемо, в общем, не для продажи.

Он опять внезапно умолк и отхлебнул ещё чаю.

Михаил старательно делал пометки в блокноте.

— Ещё есть там девчонка несовершеннолетняя, вроде как из тех, что в трудной жизненной ситуации оказались, как сейчас принято писать, — после паузы продолжал Кузьмич. — Мать у неё в городе осталась, а она вот в такой вот глуши, в бабкином доме обретается. Сама бабка куда-то умелась личную жизнь устраивать, опекуном записала деда Фёдора, старик серьёзный, по соседству живёт. Девчонке шестнадцать, учится дистанционно, школу заканчивает. Зовут Таисия, в честь бабки. Таисия Григорьева. Очень хорошая, не балованная, приветливая, добрая, всякое лесное зверьё лечит, травы собирает и в город сдаёт. Ведь… — тут Кузьмич почему-то поперхнулся чаем и закашлялся. — Ведь надо же ей чем-то зарабатывать, хотел я сказать. В общем, девчонка — трудяжка настоящая. Травки эти, что в чае, значитца, все оттуда, она угостила, экологически чистый продукт.

Он вытер седые усы тыльной стороной большой корявой ладони.

— А в чём подвох? — внезапно спросил Михаил, и старый участковый глянул на сменщика с долей смятения, но одобрительно. Учуял всё-таки парнишка, что есть нечто, им недосказанное, молодец. В милицейском деле главное — чутьё.

— Творятся там, в Дивнозёрье этом, некоторые странности, но для окружающих, значитца, неопасные, — туманно пояснил он и почесал затылок, как всегда делал, оказавшись в затруднении. — Само название «Дивнозёрье» — неспроста, ты смекни.

— В каком смысле «странности»? — непонимающе поднял брови старлей.

— Э-э… как мои внуки говорят, эзотерика всякая, — ещё более туманно сообщил бывший участковый. — Что-то вроде как мерещится, а глянь — нету, пропало. Что-то как бы копошится в углу, хихикает, ты в этот угол — шур, а там пусто.

— Домовой? — тёмные брови старлея взлетели ещё выше, и он посмотрел на Кузьмича с явной снисходительностью.

— Ну-у... может быть, — пожал плечами тот. — Ты на меня так не косись, Миша, я человек не суеверный, атеист, можно сказать, и такая-сякая хренотень мне только там и мерещится. Поверь слову. В Дивнозёрье этом я в разных домах на постой останавливался, у бабки Глаши по большей части, а также у леш… то есть у байкера Грини, значитца. Ещё у учительницы приезжей, Евы Михайловны, — хорошая тётка, с Тайкой занимается. Она-то вроде ну никак не деревенская, но и у неё в доме мне что-то всё время блазнилось.

— Блазнилось... — задумчиво повторил Михаил, захлопнув блокнот. — С вашего разрешения, я пойду, Семён Кузьмич. А в Дивнозёрье это ваше съезжу в первую очередь. Завтра же.

— И коты там… того… своеобразные, — сообщил ему в спину Кузьмич, провожая гостя к двери, и Михаил даже остановился:

— В каком смысле своеобразные?

— Увидишь, — загадочно отозвался бывший участковый, незаметно усмехаясь в усы. — Или не увидишь, это уж как повезёт. Ну, бывай, Миша, обращайся, если что, помогу, чем могу. Сегодня же Матвеичу звякну, если он в райцентре будет, тебя захватит. Созвонимся, в общем.

Дверь за старлеем захлопнулась.

«Пасечник, значит, брагу гонит, — рассеянно размышлял Михаил, вышагивая по залитой июльским полуденным солнцем улице и с интересом поглядывая на встречных девушек, по случаю жары весьма легко одетых. — Наверняка Кузьмич наш к этой замечательной браге и прикладывался. Оттого и мнётся, оттого и блазнилось ему… всякое. Вот и разгадка».

* * *

Коты в пресловутом Дивнозёрье оказались самые обыкновенные, деревенские полосатые Васьки да Мурзики. Правда, все как на подбор упитанные, не заморённые, не шуганные никем. Сидели на заборах, подходили за поглажкой, ласково мурчали, тычась в ладони лобастыми башками. Коты как коты, ничего особенного.

Так что версию с брагой пасечника Матвеича новый участковый отметать не собирался.

Привёз его в Дивнозёрье найденный им в райцентре этот самый Матвеич — на бодро тарахтящем пикапе, в кузове которого так же бодро погромыхивали пустые канистры. Пасечник оказался необычайно словоохотлив, Михаил слушал и мотал себе на ус разные истории, которые у Матвеича будто цеплялись одна за другую… и ни в одной из них не было ни следа той самой «эзотерики», про которую толковал Семён Кузьмич.

— Где ты на постой-то остановишься, товарищ старший лейтенант? — запросто осведомился пасечник. — А то давай у меня. Баньку тебе истоплю, у меня банька славная, банник… кхм… то есть веник… веники подходящие, дубовые. Как-то вот так.

Его тёмные узкие глаза, по-монгольски раскосые, похожие на арбузные семечки, лукаво блестели. И, глядя в эти глаза, старлей чуть было не выпалил, как давеча: «А в чём подвох?»

А подвох был, в этом Михаил почти не сомневался.

— Можно, — выдержав паузу, степенно отозвался он, и пасечник так и засиял щербатой улыбкой.

— Вот и славно. А будешь ещё куда заходить или ко мне сразу?

— Мне нужно познакомиться, — тут участковый достал свой блокнот, хотя и так помнил все записи в нём практически наизусть, — с лесничим Гриней, Григорием то есть, дедом Фёдором и опекаемой им Таисией, учительницей Евой Михайловной. Собственно, вот.

— Это, небось, наш Кузьмич порекомендовал? — живо осведомился пасечник, а, дождавшись утвердительного кивка, указал в сторону небольшого уютного домика под крытой сайдингом крышей: — Вот там Еву Михайловну найдёшь, а она тебе подскажет, где остальных встретить. А мой дом во-он там, на самом краю, у меня и пасека рядом. Всё, жду вас, товарищ старший лейтенант, — он даже козырнул, приложив ладонь к своему помятому картузу.

Михаил солидно кивнул, пожалев вдруг, что у него нет усов, как у Кузьмича, чтобы их подкручивать для пущей важности и степенности, и зашагал к указанному дому.

У Евы Михайловны было уютно, светло, совсем не старомодно и не по-деревенски. Мебель новая, стильная, молочный дуб, из города привезённая. На полу — самый настоящий ламинат. Вот только подоконники были щедро заставлены горшками с геранью, как у бабушки Михаила, и пахло в доме чабрецом и мятой. Видимо, девочка, снабжавшая травами участкового, и для своей учительницы расстаралась.

— Это вам Таисия мяту принесла? — не удержался Михаил от вопроса, глядя в светлые глаза Евы Михайловны за стёклами очков в модной оправе.

Учительница кивнула, подавая ему чашку с чаем и вкусные восточные сладости на блюдечке.

— Каким вам кажется её положение? — продолжал настойчиво допытываться Михаил. — Всё-таки ребёнок живёт один, без взрослых родственников.

— Что вы, — замахала руками учительница. — Мы с дедом Фёдором за нею приглядываем, она нам как родная. Ну или она за нами... — кашлянув, Ева Михайловна поспешно взяла собственную чашку и отпила из неё. Эта манера вмиг напомнила Михаилу таинственное поведение Семёна Кузьмича.

«Присматривает, значит», — озадаченно подумал он.

— Хотите, я вас прямо сейчас к ней препровожу, сами всё увидите, — предложила учительница. — Дед Фёдор, скорее всего, тоже там, у неё. Она его от радикулита лечит.

В переоборудованных сенях, которые уже можно было даже назвать холлом, Михаил едва не наступил в стоявшее на полу блюдечко. Ева Михайловна быстро и, как ей наверняка казалось, незаметно задвинула блюдечко ногой под стул.

Можно было бы решить, что это молоко дожидается кота. Но вот странность — в посудинке не молоко белело. Там темнело варенье. Судя по величине ягод, вишнёвое.

Михаил сделал себе мысленную пометку: «Варенье», — сам ещё не зная, к чему. Но картинка и вправду вырисовывалась какая-то странная.

Он запретил себе пока об этом думать и вышел вслед за учительницей за дверь, которую та не заперла. Скорее всего, в Дивнозёрье такого принято не было, чему участковый опять же не удивился. Но спросил для порядку:

— Дверь не запираете, потому что никого не опасаетесь или брать нечего?

— И то и другое, — засмеялась Ева Михайловна. И быстрыми шагами направилась вперёд по засыпанной гравием дорожке. — Вас это как профессионала интересует? Весьма похвально.

Михаил в ответ промычал что-то неопределённое, хотя ему очень польстило, что его назвали профессионалом.

* * *

В доме у Таисии Григорьевой — вернее, в доме её бабушки — обстановка была как раз самая что ни на есть деревенская. Домотканые половики на скрипучих досках пола, на стенах — вышитые по схемам картины за стеклом: «Утро в сосновом лесу» и всякое такое. Под крепко сбитой табуреткой дремал рыжий кот, очень толстый и ленивый даже на вид. При виде гостей он лишь приоткрыл один зелёный глаз, но тут же его зажмурил и замурлыкал, как захрапел. Вот тебе и «своеобразные коты»!

Сама Таисия, представившаяся Тайкой, оказалась очень юной, круглолицей, темноволосой и улыбчивой. Она весело поздоровалась с гостями и немедля усадила всех за стол. Сразу, как по волшебству, раскинулась скатерть-самобранка с самоваром — правда, электрическим, а не старинным. Возникли плетёнки с булочками и печеньем, пиалушки с вареньем и мёдом. Мёд наверняка был с пасеки Матвеича, догадался Михаил, больше неоткуда.

Варенье оказалось вишнёвым, а чай вкусно пах смородиновым листом и снова мятой.

Участковый обречённо решил, что в ходе беспрерывных чаепитий он вот-вот забулькает, как тот самовар, но безропотно уселся за стол: от хлеба-соли не отказываются.

Он чинно отпил из чашки, кивнул на украшенную вышивками стену и вежливо поинтересовался у Тайки:

— Сами вышивали?

Та не успела ответить.

— Это я вышиваю, — раздался густой сиплый бас из соседней комнаты. Михаил даже чаем поперхнулся.

По полу простучала клюка, и к столу подсел кряжистый старик с цепким внимательным взглядом из-под кустистых бровей.

— Вы дядя Фёдор… упс, то есть дед Фёдор? — Михаил густо покраснел — ещё бы пса и кота упомянул! Но храбро продолжал под тихое хихиканье Тайки: — Меня зовут Михаил Никаноров, я ваш новый участковый.

— Хорошо, — кивнул дед, крепко пожав ему руку, хотя его молодые глаза тоже смеялись.

Почему-то глаза у всех в этом Дивнозёрье, даже у явных стариков, были молодыми и лукавыми, как у проказливых ребятишек.

Участковый просто отметил эту очередную дивнозёрскую странность, выпил ещё чаю, беседуя о преимуществах и недостатках дистанционного обучения и косясь на новенький ноут, раскрытый на письменном столе. На другом углу стола гордо высилась древняя-предревняя швейная машинка «Зингер».

— Вы проводите меня к вашему лесничему Григорию? — вежливо осведомился наконец участковый у Тайки. Та снова рассмеялась — словно ручеёк зазвенел.

— Да куда проводить-то? Он наверняка в лесу.

— А что, своего дома у него тут нету, что ли? — удивился Михаил, подымаясь из-за стола.

— Он в город собирался съездить, — вмешался дед Фёдор, приканчивающий уже третью плошку с мёдом. — Так что, может, и не в лесу вовсе.

Дед явно был из тех стариканов, которые всегда всё обо всех знают — не потому, что специально выслеживают, а потому что остальные им сами всё докладывают. Что, куда, зачем и откуда. Как главнокомандующему.

— Дедуль, спина твоя как? Получше? Вот и хорошо, — удовлетворённо проговорила Тайка, хватая со стула джинсовую курточку. На ней и были джинсы да белая футболка без надписей, но с каким-то принтом. Михаил присмотрелся — на футболке был изображён то ли пёс, то ли волк. Но с крыльями. С огромными, белыми, пушистыми крыльями.

Фэнтези какое-то. Профессор Дж. Р. Р.

— Забавный зверь, — брякнул отчего-то Михаил, хотя этот орлопёс, или как там его, вовсе не казался забавным. Он был грозен и полон достоинства.

— Это симаргл, — как само собой разумеющееся, объяснила Тайка. — Ева Михайловна, вы меня подождёте? Мне вам реферат показать надо.

Учительница кивнула, а девочка оживлённо продолжала, обернувшись к Михаилу:

— Летом я на курсах университетских занимаюсь. Пригодится.

Михаил хотел было вежливо поинтересоваться, куда она собирается поступать. Он удивлялся, почему не спросил этого раньше (вполне себе достойный предмет для ничего не значащей застольной беседы), но вдруг его взгляд упал на всё ещё свернувшегося под табуреткой рыжего кота.

Участковый моргнул, и ему захотелось протереть глаза.

Кот был совершенно другой. Он изменился: стал из рыжего каким-то золотисто-коричневым. Михаил всмотрелся внимательнее — кот лежал в той же позе, спрятав морду под… под…?!

Крыло?!

Что за чертовщина?!

Участковый понял, что ему и без бражки пасечника как-то нехорошо. Перегрелся, очевидно. А Тайка, расторопно выводя его под локоть на скрипучее крыльцо, быстро осведомилась:

— А как ваше отчество?

— Ми-михаил Юрьевич, — пробормотал он и зачем-то добавил: — В честь Лермонтова.

— О, здорово, — искренне обрадовалась девчонка. — Но я больше Пушкина люблю и Блока. Хотя Лермонтова люблю тоже. «Мцыри» и «Героя нашего времени» особенно.

Из всего Лермонтова Михаил, ходивший в своё время в музыкальную школу по классу скрипки, хорошо помнил только вальс Хачатуряна к драме «Маскарад», но благоразумно решил об этом умолчать. Стыдобища же.

* * *

По сравнению с жилищами Евы Михайловны и Тайки домишко, где обитал Гриня, когда не уходил в лес, был просто какой-то избушкой Бабы Яги. Стоял он на самой опушке. Запущенный бревенчатый сруб оброс зелёным мхом, оконца — крохотные и близко к земле, крыша просто молила о ремонте, явно пропуская воду во время сильного дождя. Михаилу захотелось даже заглянуть под сруб — не торчат ли оттуда курьи ноги.

Зато в распахнутом настежь сарае возле этого памятника старины виднелся великолепный байк — хромированно-вороное чудище, настоящая «Ямаха». Возле него, побрякивая какими-то железяками, возился русоволосый парень в джинсах и кожаной жилетке на голое тело.

— Ого! — с уважением и восторгом выдохнул Михаил, хотя в байках разбирался слабо.

— Гриня! — радостно закричала Тайка. — Я тебе нового участкового привела знакомиться. Это Гриня, это Михаил Юрьевич, здрасте, очень приятно!

Выпалив это за обоих, она сама прыснула со смеху. Всё-таки она была ещё совсем девчушкой, внезапно понял Михаил. И, как он помнил из краткосрочных лекций по психологии в милицейской школе, это являлось хорошим признаком: никакой тоски, депрессии, чувства одиночества и преждевременной взрослости у Тайки не было.

Парень, расположившийся с инструментами на земле возле мотоцикла, распрямился и оказался великаном. Его русые волосы были стянуты в хвост на затылке, борода задорно топорщилась, голубые глаза сверкали любопытством.

Он пригнулся, выходя из сараюшки, чтобы не задеть макушкой притолоку.

— Привет, — прогудел он, протягивая участковому огромную загорелую лапищу. — Как вам мой коняга?

— Крутой! — искренне похвалил Михаил, и парень разулыбался ещё пуще.

— Ну я побежала, — сообщила Тайка. — Дел куча, и меня Ева Михайловна ждёт — мой реф посмотреть. А вы, Михаил Юрьевич,— она взглянула своими смеющимися вишнёвыми глазами в лицо участковому, — не уезжайте, пока ещё раз ко мне не зайдёте. Я вам травки дам для вашего больного горла, Ну до свидания.

— От-ку-да… — потрясённо ахнул участковый, провожая её округлившимися от изумления глазами.

— Это же Тайка, — невозмутимо перебил его Гриня, ободряюще хлопнув по плечу, и участковый едва не пошатнулся. — Она же вед… ведает всё. Ей от бабки такие способности достались. Талант. Идёмте в сарай, товарищ старлей, я вам поближе своего конягу покажу.

— А где её бабушка? — вспомнил Михаил, послушно следуя за Гриней в сарай. Там пахло маслом, бензином, нагретым железом, и это было ничуть не хуже, чем запах лесных трав.

— Замуж вышла, — как-то кратко и уклончиво ответил Гриня.

— Сколько же ей лет? — хмыкнул участковый.

— Да молодая совсем, — повёл Гриня могучим плечом. — Смотри, чего я делаю-то.

Тут Михаил спохватился, что, кажется, пал до собирания сплетен, и с интересом присел на чурбачок возле колеса «Ямахи».

В сарае они задержались до темноты. Мысленно участковый уже решил купить себе в кредит байк, а не автомобиль, как раньше намеревался. А что? По лесным да просёлочным дорогам гонять — самое оно! Гриня его в этой затее всемерно поддержал, но посоветовал для начала всё-таки взять «Хонду» — поменьше, полегче. Оба тут же нырнули в свои смартфоны, увлечённо сравнивая разные марки «Хонд».

Когда Михаил в очередной раз поднял голову, рассеянно выглянув в дверной проём, уже начинало смеркаться. Либо приближался дождь — по крайней мере, серое небо заполнили невесть откуда налетевшие кучевые облака, весьма похожие на грозовые тучи. И ветерок, пригнавший эти облака, явственно дохнул холодом. Михаил собирался залезть на какой-нибудь погодный сайт и глянуть, что к чему, когда Гриня, только что упоённо возившийся со смартфоном, вскочил со своего места. Он будто вытянулся, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь к чему-то, происходящему снаружи. И даже стал выше ростом — по крайней мере, его русая макушка теперь едва не касалась потолка сарая.

Ну и ну!

Оторопевшему Михаилу, взирающему на него снизу вверх, вдруг показалось, что перед ним не человек, не молодой байкер в соответствующем прикиде, недавно взахлёб живописавший ему какой-то случай из своей походной жизни, а… медведь! Да, настоящий медведь с оскаленной клыкастой пастью — громадный, мощный, вскинувшийся на задние лапы…

«Блазнится…» — как завороженный, Михаил поднялся, не отрывая взгляда от Грини.

А тот, даже не посмотрев на гостя, стрелой вылетел за дверь.

Ошалело постояв ещё несколько мгновений, участковый последовал за ним.

Гриня по едва различимой тропке, им же наверняка и протоптанной, устремился прямо в лес. Причём двигался он совершенно бесшумно, словно настоящий дикий зверь. Михаил, не рискуя окликать его, робко поспешал за лесничим в отдалении, не теряя из вида его широкой спины.

Внезапно Гриня остановился и снова задрал голову, поводя бородой из стороны в сторону.

Тут и замерший на месте участковый различил какие-то смутные звуки.

За кустами, в тени раскидистого старого вяза, разговаривали двое. Голоса были мужские, слова можно было хорошо разобрать, но толковали они про что-то, Михаилу совершенно непонятное. Толковали агрессивно, с угрозой.

— Чего ты сюда заявился, Лютогор? Дивнозёрье — дивье место, навьей нечисти тут не пристало появляться, — горячо выпалил более низкий голос.

— Кто это сказал? — откликнулся другой — почти что лениво, с явной насмешкой. — Это человечье место, не тебе тут распоряжаться, Яромир. Не тебе и уж тем более не мною.

— Выведывать что-то пришёл? — гнул своё тот, кого назвали Яромиром. Оба собеседника в стремительно сгущающемся сумраке казались смутными неразличимыми тенями.

— Может, у меня свидание здесь, ты не допускаешь такую возможность? — голос Лютогора стал по-лисьи вкрадчивым

— Тебе что, своих навьих девок мало? — а вот голос Яромира будто заледенел. — Да и врёшь ты, Кощеев сын, паскудник ты лживый с языком раздвоенным, ни одному твоему слову верить нельзя.

Михаил, по малолетству не раз принимавший участие в мальчишеских дворовых разборках, сообразил, что сейчас разразится нешуточная потасовка, и уже приготовился окликнуть потенциальных драчунов, но тут Гриня зашевелился и громовым басом рявкнул:

— Что ещё за дела? Это мой лес! Стоят, делят! Дивьи, навьи… Пошли оба вон отсюда!

На краткий миг в прогалы туч выглянуло солнце, осветив поляну с вязом, и Михаил наконец ясно рассмотрел обоих спорщиков. Рассмотрел — и чуть не ахнул. Одежда на них была будто из музейных закромов вынута. Белые рубахи с узорочьем по подолам и воротникам, какие-то допотопные штаны, на шеях — нечто вроде оберегов, у каждого свой. А ведь совсем ещё молодые парни. Один — тонкокостный, гибкий, черноволосый, с острым хищным взглядом, второй — русый, как Гриня, крепко сбитый, настоящий славянский богатырь, какими их в мультиках рисуют.

«Ролевики, вот это кто!» — решил про себя Михаил, собираясь потребовать у незваных гостей документы.

Но тут произошло нечто совсем уж дикое. Темноволосый парень стремглав ринулся в кусты, даже не затрещавшие, и не успел Михаил глазом моргнуть, как из куста вместо него показалась лиса — лёгкой юркой тенью скрылась в зарослях, напоследок махнув хвостом и ощерив клыкастую пасть в ехидной усмешке.

Русоволосый же всего-навсего отступил назад, в тень раскидистого мощного вяза, и тоже будто растворился в темноте.

Да нет, не в темноте, в дупле — длинном, прорезавшем вяз дупле, виднеющемся на стволе будто чернильное пятно.

— Что такое? — еле вымолвил Михаил, растерянно уставившись на Гриню. Тот, словно опомнившись, тряхнул головой, двумя широкими шагами подошёл к участковому и положил ему руку на плечо. На медведя он теперь вовсе и не походил, глядел обеспокоенно.

— Ты не переживай так-то, старлей… Михал Юрьич. Я тут за порядком в оба глаза слежу, сам видишь. Так что твоя помощь не требуется. Пойдём отсюда, ушли же они, два этих оглоеда.

Михаил тоже потряс головой, пытаясь очнуться от наваждения. Это ему удалось. Двое ролевиков заявились в лес, начали на повышенных тонах выяснять отношения, лесничий сделал им замечание, они разбежались. Вот и всё. Инцидент исчерпан.

— А кто такие дивьи и навьи люди? — всё-таки вырвалось у него.

Лесничий развёл большими руками и ответил неопределённо:

— Ну это вроде как два лагеря. Появляются они тут у нас. Иногда.

«Всё-таки ролевики», — с облегчением подумал Михаил и решил пока что к этой скользкой теме не возвращаться. Успеется. Вслух он сказал:

— Мне уже на пасеку пора, к Матвеичу, он мне баньку обещал истопить. Проводишь?

— Не вопрос, старлей!

Михаилу показалось, что лесничий тоже облегчённо вздохнул.

Они тепло распрощались возле забора Матвеича. Гриня взял с участкового слово, что тот не будет покупать байк без его помощи, и деловито потопал вниз по улице, торопясь к своему коню.

А Михаил повернулся и толкнул резную калитку, которая, само собой, оказалась незапертой.

* * *

Баньку пасечник затопил знатную, по первому пару отправил туда участкового в одиночку. Чтобы не смущать, как сам застенчиво объяснил, помаргивая своими узкими глазками. Михаил не возражал. Он чувствовал себя как-то смурно (бабушкино словечко), с банным веником обращаться умел и любил. Раздевшись в предбаннике, прошлёпал босыми ногами по горячему полу. Плеснул на раскалённую каменку первый ковш, лениво подумывая, не рискнуть ли всё-таки выпить ледяного квасу, бутыль которого пасечник оставил для него в предбаннике.

Но вдруг замер, явственно услышав там, возле своей лежащей на лавке одежды, какое-то хихиканье и возню. А потом чей-то сердитый тонкий шепоток:

— Тайка ругаться будет. Не трогай! Пошла отседова, бесстыдница! Кикиморам в бане не место. Будто сама не знаешь.

— Не командуй, раскомандовался, — капризно протянул другой голосок. — Тайка командует, Никифор командует, ты командуешь…

— Я банник, имею право, — сварливо пробурчал первый. — Т-с-с! Услышит!

— А он справный, — кокетливо хихикнул второй голосок, и Михаил, услышав этакое, взмок уже от смущения, а не от горячего пара, дурманящего голову.

Дурманящего голову! Вот в чём дело!

Участковый ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку, позволяющую сохранить остатки здравого смысла.

Он просто перегрелся. Сперва на солнце. А теперь вот в бане. Тепловой удар — и ничего особенного.

С этой замечательной мыслью он, как во сне, проделал все положенные банные процедуры, и вышел, завернувшись в махровую простыню и унося в охапке свою одежду. От предложенного пасечником ужина он наотрез отказался и поднялся на второй этаж просторного добротного дома, где в одной из комнат ему была приготовлена свежая постель.

Лениво растянувшись на ней, Михаил уже начал было уплывать в первый, самый сладкий сон, когда вдруг подскочил как ужаленный и сел на кровати. А потом снова схватил свою принесённую из предбанника форменную одежду. Он понял, что с ней было не так.

Полы его рубашки и штанины брюк были намертво затянуты узлами.

* * *

Утро выдалось таким ярким, приветливым, песенно-птичьим, что всё, привидевшееся Михаилу накануне, показалось просто каким-то наваждением. Не страшным, скорее смешным.

После завтрака (гренки с мёдом и неизменный чай, ни о какой браге речь, естественно, не шла) Михаил пообещал пасечнику, что сейчас вернётся, чтобы поехать вместе с ним в райцентр, аккуратно прикрыл за собой калитку и зашагал к Тайкиному дому.

Крыша уже маячила среди древесных крон. Девчонка открыла ему дверь, не успел он даже постучать, — радостно улыбающаяся, в красном халатике, босоногая. Михаил застенчиво потоптался в сенях, вытирая ноги и настороженно оглядываясь в поисках загадочного кота. Того нигде не было видно, и участковый выдохнул с невольным облегчением.

Тайка вернулась из горницы, держа в руках шуршащий и вкусно пахнущий полотняный мешочек. К мешочку была приложена бумажка, исписанная ровным бисерным почерком, — очевидно, инструкция по применению.

— Вот, там ничего сложного, просто надо пользоваться регулярно. Заваривать вместо чая, — зачастила она, протягивая Михаилу мешочек. — И всё как рукой снимет. Так моя бабушка всегда говорила.

Она вздохнула.

У Михаила на языке вертелось множество вопросов, но он чувствовал, что пока стоит их придержать. Пока. До поры до времени.

— А то, может, позавтракаете? — с надеждой предложила Тайка, но Михаил наскоро отказался и распрощался с благодарностью.

На душе у него было легко, несмотря ни на что. Ни на какую эзотерику, ни на какие творящиеся здесь странности. Вот легко — и всё тут. Потому что странности эти были какими-то… весёлыми.

«Само название «Дивнозёрье» — неспроста, ты смекни…»

Он сбежал с крыльца и, насвистывая себе под нос какую-то детскую песенку, направился к калитке. Но, так и не дойдя до неё, резко остановился и невольно присел на корточки.

Над будыльями в огороде, хлопая крыльями и вспархивая, то появлялись, то пропадали два… существа. Одним из них точно был давешний летучий кот с круглыми глазами совы. А вторым — пушистый белый щенок. Тоже с крыльями.

«Симаргл», — ошалело вспомнил Михаил то, что сказала ему Тайка.

Кот учил щенка летать.

Михаил выпрямился, сделав вид, что завязывал шнурок на ботинке, и зашагал дальше.

Он же сюда ещё вернётся.

БОГУС...

А во время второго приезда в Дивнозёрье приснился участковому Михаилу Никанорову сон…

Вернее, он не понял, сон это был или явь.

Сырая от росы трава стелилась ему под ноги, лунные блики играли на стволах деревьев, а он как ночевал на веранде у пасечника Матвеича — босиком, в одних трусах, — так и шёл по тропинке к озеру. И ни один сучок ему ступню не кольнул, ни один комар не укусил.

Зато в ушах звенел призывный женский смех, грудной, ласковый, ровно бубенцы под дугой разливаются — а какая дуга? Какие бубенцы?

Только от смеха этого с серьёзным и всегда всё контролирующим участковым стыдное сделалось — стояк в трусах резво подскочил и ткань натянул так, что хоть вой.

Стиснул зубы Михаил и пошлёпал себе дальше, да всё быстрее и быстрее, пока не выскочил на берег озера, к узкой полоске песка. На воде светилась, дробясь мелкой рябью, лунная дорожка, а в воде — участковый глазам своим не поверил — распростёрлась совершенно нагая женщина. Белотелая, с пышной грудью, чётко видневшейся над водой, она не переставала тихо, зазывно смеяться. Её мокрые тяжелые волосы в беспорядке падали на круглые плечи.

Михаил почти зарычал, словно леший какой. Он рывком сдёрнул с себя трусы, едва не порвав резинку, переступил через них и ринулся к этой… богине? Наяде? Русалке? Но не было у неё ни рыбьего хвоста, ни чешуи, а только прохладные, покрывшиеся ознобными мурашками бёдра, между которыми было так горячо, так жарко, словно она сгорала от лихорадки.

Михаила и самого затрясло — скорее, скорее вытащить эту наяду на берег, опрокинуть на озёрный песок!

Сроду у него не было незащищённого секса — и никогда не захлёстывало его столь неуправляемое, неописуемое желание.

Подхватив женщину на руки — она запрокинула голову, и волосы её дождём рассыпались по спине, — Михаил упал на колени и насадил её на себя, даже не успев уложить на песок, как намеревался.

Перед глазами у него всё качалось и плыло, гортанные женские стоны таяли музыкой в шуршащем ивняке. Он и сам стонал и даже рычал, как зверь, и ему вовсе не было стыдно.

А потом он проснулся.

Просто проснулся!

И между прочим, совершенно голым!

Со двора донёсся кашель Матвеича. Михаил в панике сорвался с койки, натянул сырые трусы, комом валявшиеся около постели. Лицо у него горело от стыда. Ужас какой! Спустил в трусы, как мальчишка! И даже снял их зачем-то? А если бы Матвеич зашёл?! Позорище…

— Доброе утро! — раздался со двора певучий женский голос, и Михаил снова в панике подскочил. Сердце глухо забилось.

Он узнал этот голос.

Это была русалка, привидевшаяся ему во сне!

То есть, конечно, не русалка, а… кто?

— Доброе утро, Ева Михайловна, — приветливо отозвался пасечник. — За мёдом?

Они ещё что-то говорили, но Михаил уже не слышал. У него загудело в ушах. На озере с ним действительно была Ева Михайловна — но без своих строгих одеяний, без очков, со свободно падавшими на плечи, а не стянутыми в строгий пучок волосами!

Именно её он видел во сне!

Наяда? Русалка?

«Мавка», — вдруг мелькнуло у него в голове вычитанное когда-то слово.

Михаил лихорадочно затряс этой самой головой.

Он понятия не имел, как теперь покажется на глаза Еве Михайловне.

Но ему ужасно хотелось это сделать...

@темы: гет, фики, Дивнозёрье, ФБ-21

@темы: приколы

@темы: приколы, кошачье

@темы: приколы, друзья

@темы: переезд

@темы: видео