Название: Вызов
Автор: sillvercat для fandom Historical Adventures 2025
Бета: Xenya-mКанон: ориджинал
Размер: мини, 1674 слова
Персонажи: подпоручик Данилов, поручик Маврин, другие офицеры, турки
Категория: джен
Жанр: приключения, юмор, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Подпоручик Данилов вызывает на дуэль поручика Маврина, который насмехался над его стихами.
Примечание: русско-турецкая война 1877–1878 годов; гипотетическое мирное турецкое селение, занятое русской армией; использована цитата из стихотворения И. С. Тургенева
Предупреждения: насилие; стилизация; развесистая приключенческая клюква
Ссылка: тут
— Я вас вызываю, вы… вы мерзавец!
Поручик Данилов хотел произнести эту сакраментальную фразу гордо и уверенно, но в решающий миг осипший голос дал предательского петуха.
Остальные офицеры, сидевшие за карточной игрой тут же, в дырявом сарае Ибрагима-аги, пустившего их на постой за малу мзду, побросали карты на перевёрнутый бочонок. С места в тревоге вскочил ротмистр Бахметьев, быстро сказавши:
— Ну-ну, полноте, господа, что за глупости! Разве мало того, что любого из нас в любую же минуту может настичь пуля турецкого башибузука? Поручик! Извинитесь да и замиритесь.
Тот, кому были адресованы последние слова, — поручик Роман Маврин — лишь высокомерно дёрнул плечом. Был он немногим старше вызвавшего его Данилова, но уже успел прославиться в полку храбростью, граничащей с безрассудством, а также ниспосланным невесть кем везением. «Кто-то, видать, крепко молится за вас, ваше благородие», — часто повторял ему денщик Лука.
А ещё поручик Маврин славился своим беспощадно острым языком. Особенно любил он дразнить Данилова, рассеянного и близорукого, то и дело бормотавшего полушёпотом то, что Маврин только что назвал адскими виршами.
На самом деле последним своим творением, которое злоязыкий Маврин обнаружил на случайно оброненном клочке бумаги и тут же прочёл вслух, Данилов даже гордился:
— Посмотри, как небо дивно блещет,
Наглядись, а там кругом взгляни.
Ничего напрасно не трепещет,
Благодать покоя и любви…
При этом он так уморительно гримасничал, двигая бровями, что, если бы эти строки Данилов не выносил в почти что экстатическом бдении, он и сам бы рассмеялся. Как и другие офицеры, от чьего хохота едва не снесло соломенную крышу сарая.
Данилов мучительно покраснел, сжал кулаки и процедил:
— Отдайте сию минуту! Как вы смеете?!
— Так это ваши адские вирши? — театрально изумился злодей Маврин. — Как же я сразу не догадался! Так вот, подпоручик, хоть я и не увенчен лаврами господина Белинского, осмелюсь заметить, что это вот: «Ничего напрасно не трепещет…» — может вызвать кривотолки и недопонимание, — он вновь демонстративно поиграл бровями, — у дам. Вы ведь собираетесь преподнести свое творение некоей счастливице?
Негодяй прекрасно знал, что Данилов, как и многие юные офицеры их полка, вздыхал по прехорошенькой семнадцатилетней дочери полковника Нечипоренко, Верочке, которая вместе со своей дородной степенной матерью не раз навещала расположение полка, когда часть стояла в тылу. И, разумеется, Данилов лелеял тайную безнадёжную мечту когда-нибудь действительно преподнести Верочке свои стихи.
Но сейчас, совершенно уничтоженный и раздавленный пошлыми намёками Маврина и раздававшимися со всех сторон смешками, он выпалил фальцетом:
— Я вас вызываю, вы мерзавец!
А Маврин только хмыкнул, потирая шею. Но Данилов с огромным удовлетворением заметил, что негодяй всё-таки слегка побледнел. Одно дело — разведка в чистом поле, где то ли есть башибузуки, то ли их нет (обычно всё-таки были), и совсем другое — неподвижно стоять напротив пистолетного дула на расстоянии в пятнадцать шагов. Верная же смерть, разве что пистолет даст осечку.
…Никакие уговоры Бахметьева, пришедшего в убогую комнатёнку в доме Ибрагима-аги, которую Данилов делил со своим денщиком Устином, на подпоручика не подействовали. Он только упрямо мотал низко опущенной головой, как своенравная лошадь. Не мог же он, в самом деле, взять обратно свой вызов, не опозорив себя. Негодяй же Маврин, разумеется, извиняться не собирался.
Стреляться решено было на рассвете, близ горной речки, весело журчащей по камням, куда турчанки, закутанные в свои тёмные одеяния, словно в мешки, выходили стирать бельё.
Когда раздосадованный Бахметьев, коему предстояло быть на поединке одним из секундантов, наконец удалился, ту же заунывную шарманку завёл Устин, к тому же напомнивший его благородию о матушке, батюшке и других родственниках, ожидающих его возвращения в крохотном поместье под Рязанью, откуда родом был и сам Устин.
Свирепо сплюнув и хлопнув дверью, Данилов широкими шагами покинул саманную пристройку и отправился куда глаза глядят. Это было, разумеется, отчаянной глупостью — башибузуки могли появиться в любой момент, — но, во-первых, свои посты несли часовые, а во-вторых, Данилову было решительно всё равно, от чьей руки пасть.
Ночь была тихой и безлунной, но Данилов, к своему удивлению, даже ни разу не споткнулся, пробираясь сквозь кусты к невинно журчавшей речке. У него мёрзла спина, зябли руки и сводило живот, словно несчастное его нутро сжималось в ожидании пули.
Как же всё это нелепо. Как же ему будет больно. Данилов надеялся, что смерть не заставит себя ждать.
Внезапно из-за череды чернильно-тёмных облаков выглянула луна, и он замер, машинально придерживаясь за какую-то ветку и запрокинув голову.
— Светлый пар клубится над рекою, и луна торжественно горит… — пробормотал он внезапно пришедшие в голову строки. — Нет, не так! И луна торжественно зажглась… Будто Божий светоч… м-м-м…
Он немного помычал, отсчитывая слоги.
Нет, не то, всё не то, хоть убей.
Убей! Убей…
А ведь он бы мог дописать наконец это стихотворение и оставить его… тому же Бахметьеву в тайной надежде, что тот покажет его Верочке. И скажет ей… скажет…
Никто ничего не скажет. Никто даже не пожалеет о нём. И не вспомнит его, Николеньку Данилова. Кроме матушки с батюшкой и сестрёнки Катеньки, которые будут неутешны.
Данилов сердито утёр выступившие на глазах предательские слёзы — какой вздор! — и снова замер, как застигнутый врасплох зверь.
Невдалеке от него замаячили три тёмные фигуры. Нет, четыре. Они, как и сам Данилов, спускались к ручью, волоча немаленький мешок. Мешок извивался и дёргался, оттуда доносились невнятные сдавленные звуки.
Башибузуки!
Данилов обмер.
Башибузуки похитили из расположения какого-то офицера?! Где же часовые?! Где посты?!
Он лихорадочно, отчаянно огляделся. Увы, он уже слишком удалился от селения, заворожённый красотой лунной ночи и рождающимися в душе стихами.
Неожиданно его немного отрезвила иная мысль — а если это какой-то счастливый влюблённый с друзьями пытается похитить свою наречённую? Он читал про этакое в журналах.
Но тут же из мешка в очередной раз донеслось яростное рычание, и Данилов обмер вторично. Голос был мужской и почти наверняка принадлежал проклятому негодяю поручику Маврину!
В первый миг, осознав сие, Данилов преисполнился почти священного злорадства. Как! Этот герой, этот лихой разведчик, которого вечно хвалил полковник Нечипоренко, давая ему самые ответственные и важные поручения, позволил каким-то голоштанным янычарам сцапать себя и засунуть в грязный мешок, словно телёнка на продажу! Но потом Данилов так же мгновенно понял, в чём дело, будто сам был Мавриным. Тот наверняка тоже пребывал в смятении из-за предстоящей на рассвете дуэли и, возможно, как и сам Данилов, неосторожно высунулся из своей хатёнки без оружия.
Без оружия! Данилов обмер в третий раз, убито сообразив, что при нём самом нет ни ружья, ни пистолета, ни даже кинжала… Он бы побился головой о камень, если б мог.
Но он мог только бесшумно следовать за похитителями, шёпотом переговаривавшимися на своём басурманском наречии. И ждать удобного случая. Какого? Как всегда говорил Устин, Господь управит. Не оставлять же было негодяя Маврина в таком бедственном положении, не попытавшись даже выручить его! Тем более что утром им предстояла дуэль. Его врага, его противника, его обидчика — и вдруг украдут какие-то оборванцы?! Нет, этого он не допустит!
Затаив дыхание, Данилов крался вдоль речки, сторожко замирая в кустах подобно зверю всякий раз, когда янычары останавливались передохнуть. И продолжал горячо молиться, чтобы счастливый случай подвернулся.
Это произошло, когда турецкое поселение совсем скрылось за излучиной речушки. Снова о чём-то гортанно потолковав, трое башибузуков исчезли на другом берегу, перейдя речку вброд, — раздался только плеск воды и слабый хруст камушков под тяжёлыми шагами. Караулить мешок остался лишь один янычар — как показалось насмерть перепуганному Данилову, самый огромный из всех.
Но делать было нечего. Данилов хотел, чтобы Господь управил, и тот управил.
Подпоручик ещё раз в отчаянии пошарил по карманам с совсем уж дикой мыслью — а вдруг пистолет всё-таки там, ранее им незамеченный?! Но он нащупал только ременную уздечку, выданную ему запасливым Устином.
Раздумывать было нельзя, тем более что янычар как раз отвернулся, что-то бормоча себе под нос, а перед этим старательно пнув ногой злосчастный мешок с пленником.
Без звука подскочив к турку со спины, Данилов накинул на его толстую шею ремень и проворно его затянул.
Он никогда не думал, что так трудно задушить человека. Раньше ему не доводилось этого делать. Раньше он только… он только… стрелял. Он и саблей-то не… только соломенные чучела… только…
Когда турок перестал хрипеть и биться, Данилов едва не грохнулся рядом с ним на обкатанную водой гальку. Но опять же было не до того. Выпустив ремень из рук, он принялся лихорадочно распутывать завязку на содрогавшемся мешке сперва трясущимися пальцами, а потом — зубами. Его жестоко тошнило, зубы лязгали.
Кое-как распутав верёвку, он отпрянул, когда из мешка в самом деле выбрался не кто иной, как поручик Маврин, успевший там, внутри, содрать с себя янычарские путы. Его ошеломлённые глаза блестели на бледном лице и, кажется, даже вращались, словно глаза волшебной собаки из сказки про огниво, которую Николеньке в детстве читывала матушка.
— Данилов, вы? — с трудом сглотнув, еле выговорил он.
Тот машинально кивнул. На тело турка, распростёртое на камнях, он старался не смотреть. Потом всё-таки зачем-то выдавил:
— Я… пошёл гулять. Мне не спалось. А тут вы… то есть… они.
— Я тоже… гулять… — пробормотал Маврин, вглядываясь в турка. — Чем вы его?
— Я… уздечкой… — прошептал Данилов. — Больше при мне ничего не было. Задушил.
Он умолк, конвульсивно глотая горькую слюну. Желудок так и подкатывал к горлу. Боже, только бы не стошнило… Какой позор!
Маврин вдруг присел на корточки, прижав ладонь к шее турка. Потом выпрямился со словами:
— Живой он. Только сомлел. Вот и возьмём языка. В тот же мешок.
Он тихо рассмеялся, а потом, шёпотом ругнувшись, подхватил на руки лишившегося чувств Данилова.
Мешок в расположение они тащили вместе. Турок всё-таки оказался огромным, он пыхтел и возился в мешке, что-то заунывно бормоча. Молился или ругался. С непокрытой головы Данилова падали капли — Маврин лил на него пригоршнями воду из ручья, чтобы привести в чувство.
Над горами занималась заря, бросая на Божий мир светлые отблески. Весело журчал ручей. Вдали уже виднелось расположение полка и первые часовые, уныло зевавшие на постах. «Вот Нечипоренко им задаст», — почти весело подумал Данилов и вдруг проговорил, обращаясь к Маврину:
— Послушайте, господин Белинский, как вам… — И он быстро, чтобы не передумать, продекламировал: — Светлый пар клубится над рекою, и заря торжественно зажглась. Ах, увидеться бы мне с тобою, как видались мы в последний раз… Знаю я, великие мгновенья, вечные с тобой мы проживём. Этот день, быть может, день спасенья. Может быть, друг друга мы поймём.
Запыхавшись, он умолк и затаил дыхание. Сердце бешено билось.
— Замечательно, — совершенно серьёзно отозвался Маврин. Немного помолчал и добавил: — Приношу вам свои извинения, подпоручик. Вы будете настоящим поэтом.
— Дуэль отменяется? — спросил Данилов, вытирая мокрый лоб.
— Безусловно, — Маврин усмехнулся. — Иначе кто же будет сочинять мне стихи для рапортов? Или кому вы будете их сочинять?Название: Адмирал
Автор: sillvercat для fandom Historical Adventures 2025
Бета: Xenya-mКанон: RPF
Размер: драббл, 460 слов
Персонажи: Христофор Колумб, моряки
Категория: джен
Жанр: AU, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Как Колумб открыл Америку.
Ссылка: тут
Столько лет, столько долгих лет он прорывался сквозь жадность, высокомерие, скептицизм и леность разума власть предержащих. Он, некогда безвестный генуэзец, стал вхож в королевский дворец, сумев наконец убедить Изабеллу Кастильскую и Фердинанда Арагонского — короля и королеву Испании, — что богатейших земель Индии, Катая и Сипанго возможно достичь другим путём — плывя не на восток, а на запад.
Он снарядил три корабля, управлять которыми поставил этих предателей, этих трусов — капитанов де ла Коса, Алонсо и Висенте Пинсонов. Сотня моряков, опытных головорезов, набранных в средиземноморских портах, тоже оказались трусами. Уже через три недели плавания они завыли, мол, припасов не хватит на обратный путь. Они намеревались повернуть корабли в Испанию!
Никакого обратного пути не будет, решительно заявил он им. Первый бунт удалось подавить, как и второй, но с тех пор он постоянно носил при себе кинжал и пистолет, которыми не сумел воспользоваться!
Проклятье, проклятье!
Кристобаль Колон, адмирал Моря-Океана, заскрежетал зубами, в бессильной ярости грозя кулаком вслед удалявшимся парусам «Санта-Марии», «Пинты» и «Ниньи». Трёх кораблей, торопливо уходящих на восток.
Что предатели-капитаны скажут королю и королеве испанским? Что их адмирал обезумел и прыгнул за борт?
Тяжёлые сапоги тянули под воду — извернувшись, он скинул их. Вот так. Будет легче. Под щекой — мокрая шершавая древесина, во рту — вкус железа и соли.
Они смилостивились над ним, эти крысы, — схватив его сзади и перебросив через планшир «Санта-Марии», вослед ему они сбросили пустой бочонок из-под вина. Адмирал слышал над головой их сатанинский хохот и непотребную божбу.
Что ж, он доплывёт до Индии один. Господь ему поможет. Он видел стаи птиц, летящих высоко в небе — конечно же, к суше. Он преодолеет море Мрака с Божьей помощью и достигнет вожделенных азиатских берегов, полных несметных сокровищ. Он докажет всем этим маловерам, что был прав.
Только так и не иначе.
Как он вернётся обратно к испанскому двору, чтобы это доказать, — что ж, Всеблагой Господь и Пречистая Дева позаботятся и об этом. Всему своё время.
* * *
Адмирал Моря-Океана Кристобаль Колон не погиб от голода, жажды или акульих зубов. Он достиг острова, в этих краях называемого Гуанахани.
Здесь он благополучно почил спустя тридцать пять лет в окружении детей, внуков и правнуков от двух туземных жён, с которыми был вполне счастлив, хотя в принявшем его здешнем племени его считали блаженным. Ещё бы — ведь он говорил какую-то невнятицу на тарабарском языке и не умел делать ничего из того, что положено рыбаку и охотнику. А ещё — подолгу стоял на самом высоком утёсе острова, глядя туда, где восходит солнце.
И, шевеля губами, беззвучно плакал.Название: С небес
Автор: sillvercat для fandom Historical Adventures 2025
Бета: Xenya-mКанон: RPF
Размер: драббл, 542 слова
Персонажи: Дмитрий Иванович Менделеев, его жена Аннушка, его сёстры, пилот, крестьяне
Категория: джен, гет
Жанр: AU, приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Как Менделеев летал на воздушном шаре.
Ссылка: тут
Резко похолодало, и, хотя человек в корзине несущегося среди облаков воздушного шара был тепло одет, он всё равно ощущал этот промозглый холод не только каждой клеткой тела, но и всеми фибрами души, как писалось в романах, столь любимых его Аннушкой.
Аннушка и дети будут безутешны, если он не вернётся из этого полёта…
«Мальчишество, в твоём-то возрасте и при твоих регалиях! Опомнись!» — сердито увещевали его узнавшие об этом предприятии сёстры.
Аннушка ничего не говорила, только с грустью смотрела на него, пытаясь улыбаться. Он чувствовал угрызения совести, но непреодолимое желание изучить, так сказать, с небес полное солнечное затмение пересиливало все остальные чувства. Даже любовь к Аннушке.
Из-за этой любви к студентке Академии художеств, моложе его на двадцать шесть лет, он претерпел немало гонений, его едва не отлучили от церкви. Но в конце концов он получил развод и благополучно обвенчался во второй раз. Он не знал, действительно ли этому поспособствовал сам Государь Император, как толковали в Петербурге.
Возможно.
Три тысячи восемьсот метров. Шар поднялся на три с лишним километра, как указывал высотомер! Пожалуй, это был мировой рекорд. Он слегка убавил пламя в горелке и тихонько пропел своё любимое:
— Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну…
Великолепно!
Здесь, на почти четырёхкилометровой высоте, среди набухших дождём грозовых туч, давно измочивших и оболочку шара, и корзину, он чувствовал себя совершенно счастливым, хоть и виноватым. Из-за этого охватившего его восторженного счастья, из-за рискованного поступка, более приставшего юнцу, нежели знаменитому учёному его лет.
Когда стало ясно, что дождевая влага непреодолимо увеличила вес шара и корзины, он приказал пилоту остаться внизу и полетел один, к ужасу окружающих. Ах, Господи Боже! Сам он ничего не боялся.
— Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны и юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет, и закалённому судьбой бойцу с седою головой…
Он рискнул бы предположить, что великий поэт был неправ, а прав как раз автор либретто. Он сам ощущал себя пылким юнцом, а не седобородым старцем, особенно сейчас, в небе, где он парил совершенно один.
Что греха таить, зачастую он хотел остаться один. Шум и гам, царившие в усадьбе, заставляли его бежать прочь со своими бумагами, чтобы предаться размышлениям и научным опытам в покое и уединении.
Он усмехнулся, подумав, что даже место этого его уединения — благодаря сплетням соседей и родни — уже вошло в легенду. Ну да, дупло старого дуба, огромное дупло, где ему удалось даже поставить маленькую конторку и табурет, стало его естественным кабинетом. Подарок самой природы, которой он с детства истово поклонялся.
И сейчас природа была к нему благосклонна. Хотя шар нещадно сотрясало ветром, ему удалось произвести всё, ради чего он поднялся в небо — зафиксировать солнечную корону и бегущую по облакам тень, произвести замеры температуры и атмосферного давления.
Но куда же отнесло шар?..
Далеко внизу поворачивалась земля.
* * *
Солнце вновь радостно залило всё вокруг ровным тёплым светом, когда воздушный шар с болтавшейся под ним корзиной плавно опустился на поле рядом с деревней Спас-Угол. Почти в ста километрах от подмосковного Клина, где начал своё путешествие.
Сбежавшиеся крестьяне, работавшие в поле, с робостью смотрели, как высокий седобородый человек высовывается из-за борта диковинной корзины.
— Бог в помощь, любезные! — жизнерадостно крикнул он, помахав шляпой. — Подайте мне руку кто-нибудь, прошу! Где это я?.. Да не бойтесь, я не какой-нибудь ангел, я учёный, изучал затмение солнца, которое, как вы все видели, недавно приключилось. Фамилия моя — Менделеев.Название: Великое Воспитательное Матримониальное Агентство
Автор: sillvercat для fandom Historical Adventures 2025
Бета: Xenya-mКанон: О. Генри «Супружество как точная наука»
Размер: мини, 1655 слов
Персонажи: миссис Троттер, Джефф Питерс, Энди Таккер, кот Томас, собачка Пегги, ОЖП, ОМП
Категория: джен, гет
Жанр: приключения, юмор, драма, романтика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Миссис Таккер разрушает убеждение мошенника Джеффа Питерса.
Примечание: имеются две прямые цитаты из канона; использованы также стихи Э. Дикинсон
Предупреждения: POV героини; стилизация; вотэтоповорот
Ссылка: тут
Никто не ангел, кроме самих ангелов Господних.
Если бы мой покойный Зики знал, во что ввязалась его бедная вдова, он бы, наверное, перевернулся в гробу. Хотя, если честно, Зикки Троттер при жизни не отличался особой щепетильностью. Человек он был весёлый, зубы в своей ярмарочной палатке дёргал лихо, но вот с желудком у него всегда были проблемы. В последний раз он перепутал бутылки — вместо своего обычного «средства от меланхолии» хлебнул микстуры от несварения — и отправился прямиком в лучший из миров. Оставив меня с подсолнухами в саду, курами на корыте, котом Томасом на коленях и скудными сбережениями.
Признаться, я заскучала.
Зикки был пройдохой и дружил с людьми интересными. Наш дом часто навещали его остроумные и предприимчивые друзья. Мне нравилось слушать разговоры, которые они вели с Зикки, попутно обставляя его в карты. Особенно отличался этим его закадычный приятель Джефф Питерс, промышлявший всяческими делишками по разным штатам Среднего Запада, иногда рискуя тем, что попавшие под его обаяние горожане и фермеры поймают его и вываляют в смоле и перьях.
Словом, он слыл человеком опытным и разбирающимся в жизни, его сентенции были мне интересны. В застольные беседы я никогда не встревала, моим делом было накрыть на стол и штопать чулки, сидя в старом кресле с Томасом на коленях.
Одной из любимых сентенций Джеффа была следующая: «Даже в самом невинном жульничестве нельзя полагаться на женщин как на соучастниц и компаньонок».
— Это почему же? — с любопытством, помню, спросил тогда Зикки.
На меня он даже не посмотрел, настолько сама мысль, что я могу принять участие в каком бы то ни было жульничестве, была для него нелепой.
— Ну, тут, я считаю, дело не в том, что представительницы слабого, но прекрасного пола честнее нас, мужчин, — рассудительно проговорил Джефф, откидываясь на стуле и наблюдая, как дым, стекающий с кончика его сигары, рисует узоры в воздухе.
Мне очень захотелось спросить: «А в чём же тогда дело?» — но Джефф сам тут же пояснил:
— Женщины живут не разумом, а сердцем.
Эту сентенцию я тоже запомнила.
И вот спустя шесть месяцев после смерти Зикки гляжу я в окно своего домика и вижу, как Джефф Питерс подходит к нашей двери с потёртым саквояжем в руках. Признаться, я весьма обрадовалась его появлению.
— Миссис Троттер, — сказал он, снимая шляпу (а Джефф всегда был джентльменом), — у меня есть для вас работа. Чистая, благородная и прибыльная.
Я насторожилась. В тот раз, когда мужчина (проезжий коммивояжер) говорил мне что-то про прибыль, я осталась без серебряных ложек. Но Джефф объяснил всё так убедительно, что я даже прослезилась.
— Видите ли, мы с партнером, мистером Энди Таккером, открываем брачное агентство. Но не простое, а, скажем так, воспитательное. Мы хотим преподать урок тем тысячам мерзавцев этой безнравственной и изобильной страны, которые мечтают жениться на богатой вдове, даже не потрудившись узнать, есть ли у неё душа!
— А вдова-то у вас есть? — наивно спросила я.
— Пока нет, — честно признался Джефф. — Но я рассчитываю на вас, потому что вы идеально подходите к тому образу, что у меня сложился. И потом, я хочу дать работу именно вам, как вдове моего покойного лучшего друга.
Он вынул из нагрудного кармана с цепочкой из дутого золота какую-то бумагу и протянул мне. Это было газетное объявление, которое я с интересом прочла:
«Симпатичная вдова, прекрасной наружности, тридцати двух лет, с капиталом в три тысячи долларов, обладающая обширным поместьем, желала бы вторично выйти замуж. Мужа хотела бы иметь не богатого, но нежного сердцем, так как, по ее убеждению, солидные добродетели чаще встречаются среди бедняков. Ничего не имеет против старого или некрасивого мужа, если будет ей верен и сумеет распорядиться ее капиталом. Желающие вступить в брак благоволят обращаться в брачную контору Питерса и Таккера, Каир, штат Иллинойс, на имя Одинокой».
— О… — только и произнесла я. И ещё раз: — О! Я? Но я на десять лет старше, прямо скажу, не обладаю прекрасной наружностью и уж тем более капиталом в три тысячи долларов и обширным поместьем.
— Это неважно, — заверил меня Джефф. — Главное, чтобы клюнувшие прохвосты в это верили. Кроме того, — он приложил руку к сердцу, — не недооценивайте себя, вы, осмелюсь сказать, очень привлекательны.
Я же упоминала, что он джентльмен! Но над его предложением стоило крепко подумать.
С одной стороны, участвовать в афере — нехорошо. С другой — если это благородная афера против жуликов, то, может, и не грех?
— Ваша должность будет чистой синекурой, — сказал Джефф. — Я потом подробнее вам всё объясню. Двадцать пять долларов в неделю, — добавил он. — Плюс проживание в хорошей гостинице.
— Через пять минут я буду готова, — ответила я. — Только возьму пудреницу и оставлю соседке ключи, чтобы она присматривала за домом и кормила Томаса.
***
Итак, Джефф привёз меня в Каир, штат Иллинойс, поселил в тихой гостинице «Ривервью» и открыл на моё имя счёт в банке — для пущей достоверности. Две тысячи долларов! Я таких денег в жизни не видела.
Как не видела и его компаньона Энди Таккера, который прибыл в Каир немного раньше нас. Не могу сказать, что меня снедало любопытство, но слегка огорчало, что он не приходит познакомиться со мной. Однако Джефф объяснил, что Энди слишком занят делами нашего брачного агентства, и это было неудивительно.
Потому что стали приходить письма.
Сотни писем!
Мужчины — молодые, старые, уродливые и красавчики, но все бедные, несчастные и одинокие — умоляли меня спасти их от этого одиночества. Они клялись в вечной любви, присылали стихи и фотографии (боже, какие лица!). Некоторые признавались, что у них нет ни гроша, но зато в избытке нежность и прочие крупные достоинства. В ответ Джефф и Энди сообщали, что их проникновенные искренние строки произвели на вдову, то есть на меня, самое глубокое впечатление, просили рассказать побольше о себе и требовали два доллара за передачу второго письма в прекрасные руки вдовы, то есть мои.
— Это необходимый фильтр, — лаконично объяснил Джефф. — Настоящие влюблённые два доллара найдут.
Но тут начали приходить сами «влюблённые».
Надо отдать им должное, они не были слишком уж навязчивы, а некоторые даже трезвы. Но мне всё равно приходилось держать на коленях вместо кота Томаса вздорную собачку нашей хозяйки, миссис Колби, чтобы она своим визгливым лаем отпугивала самых дерзких.
Мне удалось пережить визит столичного сыщика, заподозрившего неладное и шнырявшего взглядом по моему номеру так, будто он хотел найти либо беглого каторжника в шкафу, либо сокровища Голконды. Но я продемонстрировала ему чековую книжку с двумя тысячами долларов на счету, и он успокоился. Правда, Пегги, собачонка миссис Колби, всё-таки цапнула его за лодыжку, но даже брюк не прокусила.
А на другой день появился Он.
***
Мистер Уильям Уилкинсон был не похож на других претендентов на мою руку, сердце и чековую книжку.
Он не клялся в вечной любви с порога. Не тыкал мне в лицо букетом вялых фиалок. Не рассказывал, как его «никто не понимает». Он просто… был. Скромный, с грустными глазами, в поношенном, но аккуратном костюме.
— Миссис Троттер, — сказал он, — я пришёл не за вашими деньгами. Я пришёл, потому что вы мне понравились.
И знаете что? Я ему поверила.
Мы встречались трижды в неделю. Гуляли. Разговаривали обо всём на свете. Он читал мне стихи. Я помню каждую их строчку:
«Чтоб свято чтить обычные дни,
Надо лишь помнить:
От вас, от меня
Могут взять они малость —
Дар бытия.
Чтоб жизнь наделить величьем,
Надо лишь помнить,
Что желудь здесь —
Зародыш лесов
В верховьях небес».
А потом он признался:
— Я беден, и у меня нет прав на ваше сердце. Но если бы вы доверили мне свои средства, я бы вложил их в дело. И тогда смог бы предложить вам достойную жизнь.
Я заплакала.
Я не могла не заплакать.
***
Когда Джефф в очередной раз появился в «Ривервью» с известием, что они с Энди собираются, как он выразился, закрывать лавочку, то застал меня в слезах. Он очень обеспокоился. Я ведь уже говорила вам, что он очень добрый и порядочный человек, джентльмен, хоть и мошенник. Недаром мой Зикки приятельствовал с ним столько лет.
Он взял меня за руку, заглянул в глаза и встревоженно спросил:
— Миссис Троттер, что случилось?
Я не могла не признаться ему. Всхлипывая, утирая глаза и сморкаясь в кружевной платочек, я рассказала ему про мистера Уильяма Уилкинсона, про нашу внезапно вспыхнувшую любовь и про его намерение открыть собственное дело на те две тысячи долларов, что лежат в банке на моё имя.
— Он просто хочет обеспечить мне достойную жизнь, — выпалила я и снова безнадёжно зарыдала.
Джефф крепко потёр ладонями лицо и наконец проговорил:
— Миссис Троттер, счастье вдовы моего старого друга для меня свято. Если бы всё зависело только от меня, я сказал бы: берите эти деньги и будьте счастливы со своим избранником! Тем более что мы выкачали из прохвостов и лодырей, ищущих вашей руки, более пяти тысяч. Но мой компаньон, Энди Таккер, хоть и добрый человек, но настоящий делец. Я не могу распоряжаться этими деньгами без его согласия. Поэтому я поговорю с ним и сообщу вам наше решение.
На этом он откланялся, а я уселась ждать. Моя судьба была в руках Энди Таккера.
***
Джефф вернулся на другое утро. Я встала, в волнении прижимая ладонь к груди. Он торжественно произнёс:
— Миссис Таккер, ваше сердце не будет разбито. Энди согласен с моим решением. Забирайте эти две тысячи из банка, отдайте их своему Уильяму Уилкинсону и живите в любви и согласии.
Услышав это, я снова зарыдала. Право, не могу понять, откуда у меня взялись такие обширные запасы слёз.
Я собрала свои вещи, поехала в банк, а оттуда — на вокзал с двумя тысячами долларов в сумочке. Я слегка опасалась за их сохранность и крепко прижимала сумочку к груди, но всё обошлось.
Так я действительно стала богатой вдовой, но мне никто не нужен, кроме кота Томаса.
Кто? Уильям Уилкинсон? Да ведь им и был Энди Таккер. Я знала об этом всё время, пока он читал мне стихи, гулял со мной под руку и смотрел на меня своими грустными глазами. Понимаете, я в первый же день после приезда случайно увидела его вместе с Джеффом и догадалась, кто он. Ну, а потом, когда он явился ко мне под чужим именем, я быстренько сложила два и два.
Так что я не только забрала у Джеффа две тысячи долларов, но и разрушила его мнение о женщинах, которые, мол, живут не разумом, а сердцем и потому не способны на жульничество. Надеюсь, он на меня не в обиде.
Ведь он действительно желал мне счастья.
Что ж, я счастлива.Название: Повышение ротмистра Чобану
Цикл: Приключения ротмистра Чобану
Автор: sillvercat для fandom Historical Adventures 2025
Бета: Xenya-mКанон: фильмы серии «Жёлтая роза» (Румыния)
Размер: мини, 2313 слов
Персонажи: Мэрджелату, Заячья Губа, ОМП, ОЖП
Категория: джен, гет
Жанр: приключения, юмор, драма, романтика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ротмистр Чобану спасает дочку господаря.
Примечание: Можно читать как оридж; сеттинг: Румыния середины XIX века.
Сиквел к командным зимним текстам цикла:
Истории про ротмистра Чобану; разрешение автора на продолжение получено
Предупреждения: есть пасхалки; насилие; смерть второстепенных персонажей; развесистая приключенческая клюква
Ссылка: тут
Далеко за городом, на опушке густого букового леса, всхрапнув, на миг застыл вороной конь под седлом, где при внимательном рассмотрении можно было заметить клеймо местной жандармерии.
Конь фыркнул, гордо тряхнул чёрной гривой и, демонстративно поддав задом, сбросил с себя седока — прямо в пожухлые кусты бересклета. Вид у него при этом был самый злоехидный, словно бы конь говорил: «Что, съел, разбойничья твоя рожа?»
После этого послышался затихающий топот копыт по устланной опавшими листьями и сосновыми иглами земле.
Изрядно распухшая от полученных в жандармерии побоев разбойничья рожа принадлежала молодому гайдуку по прозвищу Заячья Губа, ближайшему сподручнику атамана Мэрджелату, звавшемуся Жёлтой Розой. Парень кое-как выбрался из кустов и, отряхиваясь, пробормотал:
— Вот уж свезло. Спасаюсь от петли, а тут ещё и одер пакостливый. Жандарм есть жандарм, двуногий он или четвероногий!
Справедливости ради он признавал, что спас его от петли тоже жандарм — ротмистр Чобану, прямо в тюремном дворе, куда Заячью Губу привезли на телеге избитым до полусмерти. Ротмистр ухитрился втихаря отпереть замок на его кандалах, после чего разбойник, бывший когда-то цирковым акробатом, взлетел в седло стоявшего рядом жандармского вороного — и был таков. При этом оглоушив по башке хозяина коня и пнув в коленку самого ротмистра — для пущей конспирации. Вот только сейчас справиться с наглой животиной не сумел — по правде говоря, он едва держался в седле, преодолевая боль в избитом, изломанном теле.
Беглец осмотрелся, почесал кудлатый белобрысый затылок и вдруг усмехнулся:
— А Чобану-то ловко это дельце провернул… Мэрджелату оценит.
И, прихрамывая, исчез в лесной чаще.
***
А тем временем в жандармерии ротмистр Чобану, сидя за столом и наливая в стакан ракию из припрятанной пузатой бутылки, уныло размышлял вслух о превратностях судьбы.
— Ну вот, опять я вляпался, провалиться бы в ад этому Мэрджелату! Но не мог же я, в конце концов, просто смотреть, как его чёртова Зайчика вздёрнут, мы же дрались вместе на одной стороне. Теперь треклятый Мэрджелату решит, что он мой должник. И, дьявольщина, того и гляди ещё и розы пришлёт…
Он глотнул из стакана, поморщился и меланхолично добавил:
— Жёлтые.
***
Конечно же, так и вышло. Причём каналья посыльный из цветочного магазина, невзирая на строгое предупреждение ротмистра, сделанное заранее, притащил-таки букет треклятых жёлтых роз к нему домой, когда Чобану был на службе.
Благо, его супруга Стефания, не будучи дурочкой, объяснила своей матери, приехавшей помогать ей нянчиться с новорождённым Андрусем, что цветы от мужа. Хвала Всевышнему, никакой компрометирующей карточки к букету не прилагалось. Но, зная историю сложных взаимоотношений ротмистра с Жёлтой Розой, она немедля пристала к тому с расспросами, едва он явился домой и даже сапоги не успел снять.
Ротмистр с тоскливой злобой посмотрел на злополучный букет, красовавшийся в хрустальной вазе, не стал запираться и честно рассказал жене, как спас атаманова дружка от заслуженной петли.
Стефания, конечно, всплеснула руками и полушёпотом, чтоб не услыхала мать, запричитала:
— Сергиу, как можно было так рисковать ради этого разбойника?! Тебя же могли заподозрить и арестовать!
— Минула кара сия меня, дурака, с Божией помощью, — вздохнул ротмистр, целуя жену в лоб. — Не плачь, милая, я же признаю, что дурак, и надеюсь: Всеблагой Господь наставит меня на путь истинный.
Увы, не наставил.
***
Сведения о том, что шайка Мэрджелату планирует совершить нападение на карету с дочкой господаря, чтобы взять девушку в заложницы и впоследствии обменять на арестованных сподручников, ротмистр получил от своего давнего осведомителя, корчмаря Попеску. А тот, в свой черёд, — от другого корчмаря, Ботезату, знавшего, что Попеску якшается с жандармами, и надеявшегося разделить с ним щедрую награду за поимку разбойников. Точнее, за поимку Мэрджелату, в прошлом знатного аристократа, а теперь, после каторги и побега, члена революционного «Братства».
Ротмистр глянул на угодливо моргавшего Попеску почти с ненавистью. Сам дьявол принёс его с такими вестями. Чобану ни на какую награду не рассчитывал, как и на повышение по службе. Единственное, что он мог получить — головную боль или пулю в лоб, которая навсегда исцелит его от этой боли.
Но надо было срочно действовать, предварительно продумав, как именно. Это и было самым сложным.
Он небрежно кивнул Попеску, затемно влезшему к нему в пролётку, — кивнул в знак благодарности за верную службу, но только и всего. Глянул на вытянувшуюся физиономию корчмаря и нехотя проронил:
— Если операция пройдёт успешно, получишь свои… — он чуть не добавил «тридцать сребреников», — свои деньги.
Про себя он решил, что операция ни в коем случае удачно не пройдёт, он к этому все силы приложит. Но, хотя он всю ночь ломал голову над тем, как же ему поступить, так ничего и не придумал, только заработал всё ту же головную боль. Причём ему пришлось лежать в супружеской постели смирно и не ворочаться, чтобы сладко посапывавшая рядом Стефания ничего не заподозрила.
Всё, что он мог сделать наутро — это напроситься у начальства в охрану дочери господаря, прекрасной Катрине. Он должен был там быть — и точка.
***
Утро выдалось славным, ослепительно солнечным, и, если бы не терзавшее ротмистра мучительное беспокойство, он от души любовался бы голубым небом с плывущими по нему лёгкими перистыми облачками и пышно разросшимся благоухающим цветником вокруг резиденции господаря. И госпожой Катриной, такой же яркой, как этот цветник, и лёгкой, как облачко, в своём голубом дорожном костюме и шляпке с пером. Её сопровождали две прехорошенькие юные прислужницы и офицер охраны в чине капитана, которому было также предназначено место в карете господарской дочки. Слава Богу. Напрашиваться в карету Чобану не осмелился бы — кто он такой?
Зато он гарцевал у правой вызолоченной дверцы на своём гнедом жеребце, хмуро наблюдая, как госпожа Катрина оживлённо беседует с капитаном. Чобану даже знал его имя — Стефан Кодряну, слывший не только дамским угодником, но и храбрым боевым офицером. Что ж, прекрасно, будет кому защитить господарскую дочь в случае необходимости.
Чобану истово надеялся, что такая необходимость не наступит, но ему оставалось полагаться лишь на Божью милость, свою удачу и благородство Мэрджелату. Благородство разбойника, ха-ха.
Карета тронулась с места, колёса зашуршали по гравию дорожки, и через несколько часов пути, довольно утомительного, кавалькада достигла букового леса, где не так давно скрылся Заячья Губа. Госпожа Катрина всего раз за всю дорогу остановилась в местечке под названием Ганице испить свежей воды и раздать милостыню побирушкам у церкви. Вот уж зряшное занятие, право. Ротмистр смотрел в оба — среди побирушек, тянувших грязные руки за медью, наверняка находились шпионы Мэрджелату. Он бы удивился, если бы их там не было.
Кавалькаде следовало преодолеть остаток пути до монастыря бенедиктинок, куда и устремлялась прекрасная паломница. Но как раз на этом пути и лежал пресловутый буковый лес.
Наконец карета с четырьмя всадниками-жандармами позади неё въехала под его сень, показавшуюся ротмистру весьма и весьма зловещей. Солнечный свет здесь едва пробивался сквозь густую листву. Воздух был наполнен запахом прелых листьев, а тишину нарушал лишь скрип колёс да иногда — отрывистое лошадиное ржание. Даже птичьего щебета не слышно — мелькнуло в голове у Чобану.
Он почувствовал, как у него холодеет спина. Он был твёрдо уверен: если Мэрджелату решил напасть, то сделает это здесь.
И не ошибся.
Раздался пронзительный свист, и из-за деревьев выскочили всадники в тёмных плащах, перекрыв дорогу и открыв беспорядочную пальбу. Первым рухнул наземь пронзённый пулей кучер. Лошади панически заржали, карета покачнулась и остановилась. Капитан Кодряну мгновенно выхватил пистолет, выскочив на её подножку. Чобану выдернул из ножен саблю, но заметил, что среди нападающих нет ни Мэрджелату, ни Заячьей Губы.
«Это не они, — лихорадочно подумал он под грохот выстрелов. — Это не они, чёрт возьми!»
Но кто же тогда?
В горячке боя он даже не понял, что пуля просвистела мимо самого его уха, оцарапав шею, лишь ощутил мгновенную резкую боль, и под воротник поползли тёплые капли. Он схватился на саблях с коренастым бородатым разбойником, который рубился неистово и умело — ротмистру пришлось приложить немало усилий, чтобы свалить его наземь.
Запыхавшись, он оглянулся, и сердце у него оборвалось.
За время короткого поединка карету окружили разбойники, и, когда Чобану, стиснув зубы, бросился на помощь, было слишком поздно.
Госпожа Катрина исчезла — на полу кареты съёжились, закрывая головы руками, только насмерть перепуганные прислужницы, а поперёк подножки распростёрлось окровавленное тело капитана Кодряну. Его глаза уже остекленели. Остальные жандармы тоже были убиты, двое сброшены с сёдел, труп последнего обезумевшая лошадь уволокла в лесную чащу.
Чобану, не раздумывая, направил коня вслед похитителям, хотя обречённо понимал, что в одиночку ему с ними не справиться. Но какая разница — ведь это его долг, пусть даже он разделит судьбу капитана Кодряну и своих сослуживцев.
Ротмистр скакал, пока обессилевший конь не сбавил шаг. Тут он и увидел выступивший из-за ветвей тёмный силуэт всадника. Он успел вскинуть пистолет, но тут же с невероятным облегчением услышал знакомый ехидный голос Заячьей Губы:
— Ну что, жандарм, опять влип? Не пальни в меня только. Не для того спасал.
Навстречу ротмистру выехал сам Мэрджелату — высокий, с непроницаемым взглядом карих глаз и свежим шрамом на левой скуле. Чуть поодаль, ухмыляясь, восседал в седле Заячья Губа.
— Вы собирались её украсть, но вас опередили, чёртовы вы прохвосты, — задыхаясь, выпалил Чобану.
— А вы, ротмистр, чёртов идиот, — холодно отрезал Мэрджелату. — Не знаю, что мешает мне вас прикончить, ведь именно ваше окаянное присутствие сорвало мне весь план. Какого растреклятого рожна вы влезли в это дело?
Сказать, что Чобану оторопел, — значит ничего не сказать.
— Вы… вы не тронули госпожу Катрину из-за моего присутствия? — пробормотал он, заикаясь. — Вы серьёзно?
— Ты бы заткнулся, жандарм, а? — посоветовал Зайчик, продолжая криво ухмыляться. — Да, святой отец не хотел тебя укокошить, но сейчас у него просто руки чешутся всадить в тебя пулю.
— Ты тоже заткнись, Зайчик, мне переводчик не нужен, — ровно произнёс Мэрджелату, сверкнув глазами. — Ну и что же мне с вами делать, господин ротмистр?
Чобану вдруг ощутил навалившуюся на него огромную усталость после бессонной ночи, всех напряжённых размышлений и отвратительной кровавой схватки. Он даже покачнулся в седле.
— Я слушаю! — процедил Мэрджелату.
— Скажите сперва, кто же похитил госпожу Катрину? — упрямо проговорил Чобану.
На скулах главаря заходили желваки, но он, сделав над собой явное усилие, сухо отчеканил:
— Шайка Барбанеагра, Чернобородого. Этот скот частенько становился у меня поперёк пути.
— Становился? — машинально уточнил ошеломлённый ротмистр. — Значит, уже не становится?
— Какой сообразительный, — похвалил Заячья Губа, вновь расплываясь в ехидной ухмылке. — Даже не скажешь, что жандарм.
Ослепительная догадка и правда молнией вспыхнула в измученном мозгу ротмистра.
— Вы отбили её! — выкрикнул он, направляя коня в сторону попятившегося жеребца Мэрджелату. — Скажите же, что она у вас, Господи Боже!
— Совершенно необязательно так высокопарно именовать нашего атамана, — немедленно ввернул Заячья Губа. — Вполне хватило бы и «святого отца».
— Зайчик, ты заткнёшься наконец? — грозно осведомился побагровевший Мэрджелату. Было заметно, что он снова стискивает зубы, но Чобану внезапно понял — это для того, чтобы не улыбнуться. — Ладно, господин ротмистр, допустим, вы правы. Люди Чернобородого сделали за нас всю грязную работу, а мы перехватили у них господарскую дочурку, чтобы обменять на своих людей. Ну? Что теперь скажете?
Ротмистр как-то совершенно внезапно успокоился.
— Скажу, что вам, как благородному человеку, следует отпустить её. Вам не пристало воевать с девицами, уподобляясь этому… Чернобородому, которого вы сами только что назвали скотом, — тихо, но твёрдо произнёс он, глядя в холодные глаза главаря. — Может, вам и удастся совершить этот обмен, но вы же понимаете, что потом за вами и за вашими людьми начнёт охотиться всё войско господаря, и ваше тактическое преимущество станет лишь временной отсрочкой. Если же я расскажу господарю, что именно вы спасли госпожу Катрину из лап Чернобородого, что не вы перебили жандармов, он наверняка согласится сам отпустить ваших сподручников. Он тоже благородный человек.
— Не смешите, — проворчал Заячья Губа, с досадой дёргая своего коня за повод. — Неужто поведёшься, святой отец?
— Тебя не спрошу, — отрезал тот, разворачивая вороного. И, уже исчезая, обернулся к Чобану: — Если ещё раз встретимся — стреляйте первым, мой вам совет.
Ротмистр сидел в седле и оцепенело смотрел им вслед, пока оба силуэта не скрылись за деревьями. Чобану упрямо решил отправиться за ними — пусть убьют! — но тут до его слуха снова донёсся конский топот. Он не поверил своим глазам, когда увидел бледную, как мел, дочку господаря, верхом на подскакавшей рыжей кобыле. Руки Катрины были прикручены к лошадиной шее, рот завязан какой-то грязной тряпицей, но голубые глаза мятежно сверкали.
Опомнившись, ротмистр поймал её лошадь за повод, быстро освободил девушку от пут и кляпа и пересадил на седло впереди себя.
Катрина яростно отплёвывалась и тёрла рот ладонью, но потом обернулась к ротмистру, бережно державшему её за талию.
— Всё закончилась, — мягко проговорил он. — Теперь вы под моей защитой. Поедемте к карете, я сам сяду на козлы, и мы вернёмся обратно в город.
К его полнейшему изумлению, Катрина протестующе замотала растрёпанной головой. Своей щегольской шляпки с пером она, разумеется, давно лишилась, и теперь белокурые локоны беспорядочно падали ей на плечи.
— Мэрджелату… — еле выговорила она.
— Он не тронул и не тронет вас, — заверил её ротмистр.
— Я знаю, — уже твёрже закончила Катрина. — Он… он убил того, другого разбойника… — она содрогнулась.
— Расскажите об этом своему отцу, — со вздохом посоветовал Чобану.
По щекам Катрины покатились слёзы, но голос остался решительным:
— Я расскажу. Но прежде всё же хочу совершить своё паломничество. Пожалуйста, — она утёрла щёки. — Пожалуйста. Поедемте в монастырь. Ведь нас… нас охраняет Жёлтая Роза, — голос её упал до шёпота.
«Не хватало только, чтобы эта маленькая романтичная дурочка в него влюбилась», — обречённо подумал ротмистр, но лишь кивнул.
Что ему ещё оставалось?
***
В участке с радостью, к которой примешивалась изрядная толика зависти, встретили известие о грядущем повышении ротмистра Чобану до штаб-ротмистра за спасение дочери господаря. И с недоумением — известие о том, что господарь велел освободить из тюрьмы троих сподручников Мэрджелату, Жёлтой Розы.
Один ротмистр знал, в чём тут дело, но благоразумно помалкивал. Катрина сдержала слово. Но влюбилась ли она в разбойничьего атамана — пусть об этом печалится её отец.
Когда же корчмарь Попеску явился в участок за обещанной наградой, ротмистр сперва хотел отправить его восвояси, но смилостивился — в конце концов, пройдоха всё-таки поспособствовал спасению Катрины. Так что пришлось выдать ему не тридцать, но десять серебряных монет.
А ещё через три дня сама Стефания передала мужу записку, где стояло всего три слова: «Теперь мы квиты».
— Мне сунул её мальчишка на рынке, — объяснила она, глядя на мужа со странной смесью уважения и печали.
— Я тебе всё объясню сегодня же вечером, клянусь, — виновато пообещал он, поёжившись под этим взглядом.
— А что тут объяснять, — Стефания пожала плечами. — Вы просто два Дон Кихота, соревнуетесь друг перед другом в благородстве. Но прошу тебя, Сергиу, — она взяла его лицо в ладони, тревожно вглядываясь в глаза. — Береги себя — ради меня и Андруся.
— Я постараюсь, — кашлянув, ответил ротмистр. И добавил, помедлив: — А что… роз не было?
— Только для меня, — важно ответила Стефания и наконец расхохоталась.